Светочи Чехии

— Мужайтесь, дочь моя, чтобы выслушать то, что я вам открою.

Ружена сжала руками голову; ей казалось, что она летит в пропасть; но она, во что бы то ни стало, хотела знать всю правду и отчаянным усилием воли поборола свою слабость.

— Говорите, я вас слушаю!

— Вы, вероятно, помните Эвзапию, итальянку, служанку графини, которая вышла замуж в Болонье, в один год с вами?

— Да.

— Эта самая женщина умерла за несколько недель до моего отъезда сюда; но перед смертью передала мне на исповеди подробности злодеяния, предоставив мне поступить с ее показанием, как я найду нужным. И вот, что я узнал. В тот год, когда умер ваш отец, графу Воку исполнилось шестнадцать лет, и Эвзапия была его возлюбленной. Вальдштейны в ту пору почти разорились вследствие мотовства старого графа, и единственным способом выпутаться из тяжелых обстоятельств было — захватить громадное состояние барона Светомира, выдав вас замуж за Вока. По этому поводу начались переговоры, и ваш отец благосклонно отнесся к этому проекту, так как любил своего двоюродного брата, с которым его разделяло лишь несходство политических взглядов. Я лично толковал с ним об этом в то время, когда был у вас в Рабштейне, и мы даже вместе поехали в Прагу, где барон должен был обсудить, совместно с графом, этот вопрос. Ваш муж, хотя и был тогда еще очень молод, но уж знал цену деньгам и вовсе не желал ожидать годы, чтобы вступить в пользование вашим огромным состоянием, а может быть, его настроил отец, — но вот, что они придумали. Влюбленная, как кошка, Эвзапия выболтала как-то своему возлюбленному, что у нее есть от матери секрет одного яда, убивающего без всяких признаков и не сразу, а в продолжение известного времени, смотря по дозе. Взяв с нее страшную клятву, что она будет молчать, Вок приказал приготовить яд и отмерить его столько, чтобы снадобье начало действовать лишь по прошествии нескольких часов и не убило ранее двух дней. В Пльзене, в гостинице, где проживал тогда ваш отец, ему и влит был этот яд подкупленной, не знаю при посредстве кого, служанкой; преступление совершилось, и барон привезен был умирающим в дом своего двоюродного брата. Ничего не подозревая и тронутый окружавшим его заботливым уходом, он продиктовал известное вам духовное завещание.

Ружена онемела; ей становилось тяжело дышать, голова кружилась, сердце ныло в груди. Ее обожаемый отец предательски убит, а преступник, совершивший это злодеяние, стал ее мужем.

— Придите в себя, дочь моя, — встревоженный ее видом, сказал Бранкассис. — Я понимаю ваш ужас быть связанной с таким человеком, но я снова повторяю вам обещание освободить вас от него.

— Благодарю вас, отец мой, за то, что вы раскрыли мне глаза, — глухо прошептала Ружена.

— Я боюсь, что у вас не хватит сил таить истину, а между тем это необходимо, пока я не вышлю вам из Италии документов, подтверждающих показание Эвзапии, которое у меня засвидетельствовано.

Ружена откинула руками назад волосы и выпрямилась: она была страшно бледна, но глаза мрачно блестели.

— Да, я буду молчать и скрою все, так как хочу, чтобы виновный был уличен в убийстве и наказан по всей строгости законов, — тихо сказала она.

— И это будет только справедливо. Кровь вашего отца вопиет к отмщению из преждевременной могилы.

Нужны были именно отчаяние и горе, которые бушевали в душе Ружены, чтобы не отвернуться с омерзением от такого служителя церкви Христовой, проповедовавшего, вместо милосердия, ненависть и месть. Но в эту минуту она потеряла всякую способность рассуждать и разбираться в чем бы то ни было.

— Мой отец будет отомщен; оправиться же я успею, так как он не вернется раньше завтрашнего дня.

Наружно спокойная, прошла она в комнату, где обыкновенно собиралась семья. На дворе дождь лил, как из ведра, и она оставила кардинала ужинать.

Бранкассис, по-видимому, был в отличном расположении духа; но от внимательного взгляда Анны не укрылось, что глаза подруги как-то лихорадочно блестят и мысли где-то витают. На ее вопрос Ружена ответила, что у нее болит голова, и Анна вышла из комнаты, чтобы принести ей лекарство, а во время ее отсутствие Бранкассис незаметно влил в кубок молодой графини что-то из крошечного флакона, скрытого в ладони руки.

После ужина кардинал тотчас же простился и ушел, а Ружена, ссылаясь на головную боль, сказала, что идет спать; на самом деле, она чувствовала непреодолимую потребность остаться одной.

Она торопливо разделась и отослала всех, даже и Анну, а сама принялась лихорадочно ходить из угла в угол.

Она задумалась об отце и рисовала его себе красивым, здоровым, таким, каким он был, когда уехал из замка, и безумный гнев вдруг овладел ею. Как, для такого-то злодея, который смел протянуть к ней свою запятнанную убийством руку, она отказалась от Иеронима и выдержала жестокую нравственную борьбу, чтобы только забыть любимого человека и честно выполнить то, что считала своим долгом? Но в эту минуту у нее закружилась голова и она почувствовала дурноту.

„Я слишком разволновалась! Мне надо скорей лечь в постель”, — подумала Ружена.