Светские преступления

Довольно долго мы спорили о том, что примерить — наши вкусы были диаметрально противоположны. Я стояла на своем, зная, что это первый и, быть может, последний шанс одеть подругу так, как я всегда мечтала, то есть элегантно. В конце концов я позволила Джун прихватить пару совершенно немыслимых нарядов и отворила для нее дверь в просторную примерочную с видом на Восемьдесят восьмую улицу и фонтан перед отелем «Плаза». Начался долгий процесс примерки. Джун мерила, а я оценивала, лишь иногда помогая ей с молнией или застежкой. Красное платьице в белый горошек, на котором она настояла, превратило ее в такое пугало, что мы обе чуть не умерли со смеху. Мы хохотали и хохотали, а в промежутках между взрывами смеха Джун принимала дикие позы перед зеркалом.

И вдруг, среди этого дурашливого веселья, я поняла, как сильно мне недостает беспечности прежних дней. Взрыв эмоций, мощный, как извержение вулкана, и стремительный, как удар молнии, заставил меня истерически разрыдаться. Ноги подкосились, я опустилась на диван и рыдала, а Джун обнимала меня и, как могла, старалась утешить. Это покажется странным, но только тогда, в примерочной, я со всей полнотой осознала, как мне тяжело — было, есть и будет теперь всегда.

— Я бы справилась, ей-богу, если бы не Моника, — говорила я сквозь слезы. — Это ведь случается сплошь и рядом, и большинство женщин как-то живут дальше. Я бы тоже жила… если бы только могла забыть, что Моника присвоила все, что мне дорого. Это невыносимо, Джун, понимаешь!

— Понимаю. Рада бы тебя приободрить, но не знаю как.

— Я и не подозревала, что могу так ненавидеть! — цедила я сквозь стиснутые зубы. — Это мания, с которой ничего невозможно поделать. Чем настойчивей я стараюсь выбросить Монику из головы, тем чаще о ней думаю. Представь, я теперь покупаю журнал «Мы» только ради светской колонки — чтобы знать, где она бывает и кого принимает у себя. На самом деле мне противно даже ее имя, и все-таки я листаю страницы в поисках его, как настоящий маньяк. По-моему, я схожу с ума…

— И такое случается сплошь и рядом, — задумчиво заметила Джун. — Помню, в колледже меня бросил приятель. Так вот, я ходила по его любимым барам, боясь и надеясь наткнуться на него. Это было как болезнь, и в конце концов я переболела.

— От любви до ненависти один шаг, вот почему единственное благо — равнодушие. Хотелось бы мне вдруг потерять к Монике всякий интерес, просто вычеркнуть из памяти. Увы, не получается.

— Это естественно, — заверила Джун, протягивая мне платок.

Я вытерла щеки и высморкалась.

— Бедная Джо! — Она вздохнула. — Тебе не понравится мой совет, но думаю, стоит на время покинуть Нью-Йорк.

— И оставить победу за ней? К тому же я люблю этот город.

— Пойдем выпьем чаю. — Джун начала переодеваться в костюм.

— Не могу, моя смена закончится только в четыре. — Вспомнив Рут и то, что случилось между ней и Люциусом, я спросила: — Скажи, ты веришь в возмездие из могилы?

С минуту Джун переваривала вопрос с жакетом в руках.

— Мертвый может испортить жизнь живому только в виде неудобоваримого бифштекса, — ответила она без тени юмора. — Твой вопрос показывает, что ты определенно не в себе.

— Конечно, не в себе! Не в той себе, какой была!

Я идиотски захихикала.

Встреча с Джун встряхнула меня. Вернувшись с работы, я встала перед зеркалом и попробовала оценить свою внешность. Хотя на работе вокруг меня было множество зеркал, я не имела представления о том, как выгляжу. Я словно стала невидимой для собственных глаз или намеренно стирала свое отражение из общей картины за стеклом. Теперь на меня смотрело невзрачное создание. Ни следа грации, с которой я когда-то двигалась по ковровой дорожке жизни. Я стала воплощением тысяч и тысяч женщин, бредущих из одного дня в другой, спотыкаясь о камни, шлепая по лужам, замерзая на холодном ветру, впадая то в беспокойство, то в отчаяние. Я вывалилась из воздушного замка и переломала кости.

Неудивительно, что Джун не узнала меня, — я и сама не верила своим глазам. Я махнула на себя рукой, я себя запустила, превратившись из царевны в лягушку — толстую, пучеглазую, неуклюжую. «Ты можешь быть объектом зависти или жалости, третьего не дано» — так когда-то говорила моя мать. Глядя на себя в зеркало, я остро сознавала, что зависть не в пример лучше.

Глава 21