Священная земля

Четыре струны на лире, а на других инструментах больше, снизу присоединялись к корпусу. Сверху устройство было сложнее. Струны обвивали вокруг крестовины, на месте их удерживали полоски кожи с шеи быка или козла, натертые липким жиром. Менедем помнил бесконечную подстройку и палку учителя на своей спине, когда у него не получался звук. И даже когда ему удавалось уговорить струны издавать звуки, близкие к нужным, вскоре лира расстраивалась вновь. От такого кто угодно придет в бешенство.

Здесь же звуки были не близкими, а именно такими, какими им следовало быть, и проникали в самую душу Менедема.

— Чистые, как вода из горного ручья, — прошептал Соклей. Менедем склонил голову и знаком призвал брата помолчать. Он хотел слышать только музыку.

Арейос поиграл понемногу всего, от лирической поэзии времён Гомера до самых свежих любовных песен из Александрии. Во всем чувствовалась легкая ирония. Он выбрал старую поэму Архилоха о том, как тот бросил свой щит, чтобы его нашел какой-то фракиец. А в александрийской песне говорилось о женщине, пытавшейся отбить любовника у соперника-мальчика.

Наконец кифарист взял последний идеальный аккорд, очень низко поклонился, поблагодарил публику и покинул сцену.

Менедем хлопал до мозолей. И не он один: таверну заполнил гром аплодисментов такой силы, что у него заболела голова. Со всех сторон неслись крики "Браво!".

— Ну и как он по сравнению со Стратоником? — спросил Менедем, когда они вышли наружу.

— С тех пор, как я слушал Стратоника, прошло много времени, — ответил рассудительный Соклей. — Думаю, Арейос играет как минимум не хуже, и я никогда не слышал лучше настроенной кифары…

— Да, я и сам так подумал, — сказал Менедем.

— И я, — склонил голову Диоклей.

— Но, если я правильно помню, голос у Стратоника лучше, — закончил Соклей.

— Я рад, что мы пошли, — сказал Менедем и хлопнул келевста по плечу. — Хорошо, что ты послушал, как он играет, Диоклей, и, надеюсь, тень Никокреона тоже что-то услышала.

Соклей безо всякого сожаления смотрел, как Кипр тает за кормой "Афродиты". Но он и не особенно жаждал увидеть Финикию или земли иудеев. Он чувствовал лишь холодную ярость по отношению к своему зятю.

— Когда вернёмся на Родос, я обмажу Дамонакса чесноком и сыром и зажарю в его же масле. У нас его будет в избытке, хватит и на ячменный хлеб, который мы подадим к его грязной туше.

— Должно быть, ты здорово сердишься, если распланировал целый обед, — сказал Менедем.

— Геродот поместил андрофагов далеко к северу от скифских равнин, за великую пустыню, — ответил Соклей. — Интересно, что бы он подумал, если бы услышал о родосце, пожелавшем стать людоедом.

— Наверное, предположил бы, какое вино лучше подходит к зятю, — ответил Менедем. — Что-нибудь густое и сладкое, я бы сказал.

— Пусть боги благословят тебя, драгоценный мой. Ты лучше всех умеешь помочь человеку улучшить настроение, что бы ни случилось. Не удивительно, что тебя так часто выбирают симпосиархом — ты тот, кто приведет их всех туда, куда они стремятся.

— Что ж, благодарю тебя, о наилучший, — ответил Менедем, салютуя брату правой рукой. — Не знаю, говорил ли мне кто-нибудь что-то столь же приятное.

— Я тут подумал, — задумчиво продолжил Соклей, — не этот ли дар привлекает к тебе так много девушек?

— Я как-то не думал об этом.

— Папай! — огорченно воскликнул Соклей, не веря своим ушам. — Почему? Ты что, не знаешь, что сказал Сократ? "Неосознанная жизнь не стоит того, чтобы жить". И он прав.

— Не могу сказать, — ответил Менедем, — Я обычно слишком занят, проживая мою жизнь, чтобы отступить на шаг и взглянуть на неё со стороны.

— Так откуда ты знаешь, хорошо ты живёшь или нет?

Менедем нахмурился.

— Если мы пойдём таким путём, то я запутаюсь. Я уже это понимаю. — Он ткнул пальцем в Соклея, — И я так вижу, что ты прямо этого ждёшь.

— Кто? Я? — спросил Соклей не вполне кстати невинно, — Будь добр, ответь на мой вопрос.

— Как понять, хорошо ли я живу? — повторил Менедем и Соклей склонил голову. Его кузен нахмурился, задумавшись. — Нужно понять, счастлив я или нет, полагаю.

— Изумительно, о, Необыкновенный! — воскликнул Соклей и Менедем злобно посмотрел на него. Соклей продолжал.

— Если бы собака или коза могли говорить, то этого ответа было бы достаточно. Но для человека? Нет. Артаксеркс Третий, Великий царь Персии, очень радовался, убивая людей, и убил множество их. Значит ли это, что он жил хорошо?

— Нет, но убийства не делают меня счастливым, — Менедем мягко и испытующе смотрел на брата. — Хотя для некоторых людей я бы сделал исключение.

— Ты уходишь от вопроса, — сказал Соклей. — Просто подумай, если бы ты знал, в чем твое очарование, мог бы заполучить ещё больше женщин.

Это заставило Менедема остро взглянуть на него. Соклей так и предполагал.

— Ты так думаешь?

— Почему нет? Лучник, который знает, что делает, с большей вероятностью поразит цель, чем тот, кто стреляет наугад, не так ли?

— Что ж, полагаю, что так. — В голосе Менедема слышалось подозрение. Через мгновение он объяснил его: — Я думаю, ты втихаря пытаешься сделать из меня философа.