Священная земля

Так как большая семья Анжелы теперь представляла собой культурную смесь из испанцев, мексиканцев и американцев, требовалось учитывать разные вкусы. Вместе с тортильями, тамалями и фасолью на столе будут и морепродукты по-испански и говядина по-американски. Просторную кухню с тремя огромными духовками, массивными столами и глубоким очагом в этот ранний час уже наполняли звуки готовки, сплетни, экзотические ароматы и речь суетившихся индианок. Анжела остановилась, чтобы проверить пучеро, — блюдо из хрящей, мяса, овощей и фруктов, уложенных слоями, которое оставили доходить на медленном огне. Пучеро нельзя было мешать. Она подняла крышку и убедилась, что смесь варилась как полагается.

На кухне все оказалось в порядке, и Анжела подумала, уж не имеет ли вещь, о которой она забыла, какого-нибудь отношения к музыкантам и танцорам. Или может быть, она запамятовала пригласить кого-то? Хватит ли кресел, тарелок и фонарей в саду? Хотя праздник устраивали в честь ее дня рождения, Анжела настояла на том, что сама будет заниматься его организацией.

Она задержалась у окна, чтобы окинуть взглядом холмы, подернутые дымкой тумана. Весна закончилась, сезон дождей миновал, теперь наступило лето, сезон дыма. Скоро задуют пустынные ветра, очищая воздух и сгоняя его к морю, после чего придет сезон огня, когда склоны гор охватят лесные пожары. В смене сезонов, в этой предсказуемой природной череде таилось некое спокойствие. «Великодушная Калифорния», — мечтательно подумала она. Лишь время от времени земля тряслась, напоминая жителям Лос-Анджелеса о том, что они смертны.

Она шла по дому, ища что-то, что заполнило бы пробел среди нахлынувших на нее воспоминаний. Остановилась возле спальни, тридцать шесть лет назад принадлежавшей Марине. На этой самой кровати восемнадцатилетняя девушка рыдала и признавалась в любви к янки. С тех пор Анжела не получала вестей от дочери, но ежедневно на протяжении тридцати шести лет Анжела устремлялась мыслями за далекий горизонт и в душе молилась Деве Марии, упрашивая ее, чтобы она присматривала за Мариной и оберегала ее.

В коридоре стояли четыре обитых старинных кресла, много лет назад привезенных в Калифорнию доньей Луизой. Темно-красный шелк теперь вытерся и потускнел, а облицованные палисандром ручки и ножки были испещрены зарубками и трещинами после проделок внуков и правнуков. Кресла должны были стать свадебным подарком Марине. Но Марина сбежала, а кресла остались.

Анжела провела пальцами по старинному дереву и подумала: «Мы втроем приехали из Мексики. Но почему же я не могу вспомнить самого путешествия? Отчего мои воспоминания начинаются с шести лет?»

Ее размышления прервали голоса. Два внука разговаривали, прохаживаясь по колоннаде:

— После засухи дела со скотом идут не так уж хорошо.

Услышанные слова пробудили в ее памяти еще одно воспоминание. Скот. Пятилетняя Анжела смотрит, как прибывают чужеземцы с большими, страшными зверями.

На этой земле никогда не должно было быть никакого скота. Животных привозили из-за далеких морей. Вот почему они погибали.

— А капитан Хэнкок обнаружил в своих владениях нефть. Из-за нее земля становится непригодной для зерновых и скота. Мы недалеко от смоляных ям. У нас тоже могут найти нефть. Мы должны убедить бабушку, чтобы она продала ранчо, пока земля не пострадала.

— Все продают. Пико и Эстрада продали большую часть своих угодий переселенцам-американцам, Джорджу Хэрсту и Патрику Мерфи. Разумно будет поступить точно так же.

Мужчин сопровождали женщины в широких, достававших до пола кринолинах. Сама Анжела носила не тяжелые обручи под платьем, а обыкновенную нижнюю юбку. А корсет она перестала надевать пятнадцать лет назад. Женские наряды, думала она, все больше напоминают орудия пыток.

Она встретила внуков и их жен улыбкой и распростертыми объятиями. Как же это чудесно — собраться вместе всей семьей!

Конечно, здесь не было Наварро. Он умер двадцать лет назад, ровно через шестнадцать лет после того дня, когда Анжела ранила его ножницами. За исключением Карлотты, об этом никто не знал. В ту судьбоносную ночь, увидев, что Наварро еще жив, Анжела вызвала врача, который зашил и перевязал рану и помог уложить ее мужа в постель. Врачу заплатили, чтобы он держал язык за зубами, и когда Наварро пришел в себя, то приказал жене и старшей дочери никому не рассказывать правду о его состоянии: мужчина, получивший удар в спину от собственной жены, — это слишком унизительно.

И, разумеется, Марины здесь тоже не было.

Полгода спустя после исчезновения сестры Карлотта получила от Марины письмо, в котором она сообщила, что с ней все в порядке. В ответ Карлотта написала, что отец не умер, выжив после удара ножницами и что она не должна возвращаться, потому как он убьет ее за побег с американцем. После этого Карлотта больше не получала весточек от сестры, и, когда Наварро умер двадцать лет назад, семья не имела ни малейшего представления о том, куда написать Марине, чтобы сообщить, что теперь она может приехать. Они даже не знали, жива она или нет.