Священник Глеб Якунин. Нелегкий путь правдоискателя

Отец Александр Мень вспоминал: «В среде рядового духовенства это вызвало большой отклик. Я в то время учился на заочном отделении Ленинградской духовной академии. Приезжали священники из самых разных краев страны – многие слышали об этом по радио, собирали для них деньги и вообще были страшно вдохновлены их действием. Отношение изменилось лишь потом, когда выяснилась диссидентская позиция подписавших письмо священников. (Я тогда уже употреблял это слово, хотя в политике оно еще не присутствовало: я употреблял его на более законном основании, потому что диссиденты – это церковные раскольники, оппозиционеры церковные, а вовсе не политические.) Я им говорил, что диссидентская позиция не поведет, куда нужно. Но пока они все-таки еще считали меня «своим» и на торжественные молебны в честь месяца или еще какого-то юбилея этого дела меня приглашали. Конечно, Феликс был заводилой. Это были бесконечные пророчества, без конца говорили, что вот-вот поднимется все Православие и что патриарх Кирилл Болгарский на каком-то званом обеде сказал председателю Совета по делам религий, Владимиру Куроедову: «Что-то у вас непорядки, раз такие письма пишут». Впрочем, этим все и кончилось. Приходили к ним сочувственные письма из-за границы от отдельных частных лиц, присылали им деньги, помогали. Но, бесспорно, позиция ими была занята крайняя. Никакой поддержки на самом деле не оказалось. Все схлынуло и погасло.

Священник Александр Мень. Середина 60-х годов

Наступил решительный момент. Я думал, что важно им сохраниться как священникам. Я их умолял сделать все, чтобы сохранить себя на приходах. Таким образом, письмо письмом – они войдут в историю, они совершили акт своей гражданской и церковной честности, – но они продолжали служить Церкви. Однако диссидентство начинало в них играть. Причины были разные. Феликс Карелин был просто экстремист, его несло. Фантастический человек. А Глеб – человек искренний и горячий. Что касается Николая Николаевича, то он – человек безапелляционный, и, заняв какую-то позицию, он всегда говорил: «Вот так, так, так», – авторитарный был человек и признать свою ошибку не мог (в тот момент его это подвело). Это я сейчас говорю не в осуждение – дела давно минувших дней, – а для истории.

Священник Александр Мень и Глеб Якунин. Начало 60-х годов

Вызвал их митрополит Крутицкий и Коломенский Пимен⁸, избранный позже патриархом, и предложил им написать объяснительную записку с тремя пунктами. Первый пункт, если не ошибаюсь, – не изменили ли они своих взглядов; второй пункт – что они собираются дальше делать, и третий пункт – не собираются ли они извиниться перед епископатом за нанесенное оскорбление. Вместо того, чтобы сесть и написать вежливое письмо, мол, мы никого не собирались оскорблять, мы написали это с церковных позиций и с гражданских, и что это скорее наше вопрошание, нежели обличение (а ведь текст был очень обличительный, там было чуть ли не полторы страницы цитат из пророка Иезекииля, хотя начинался: «Нижайшие сыновья Святейшего Патриарха, пишем»⁹), а потом они ему сообщили, что пишется в Писании и так далее. Но они не стали этого писать, а пошли к Феликсу, который им, как я полагаю, надиктовал резкий ответ (или вдохновил на него), мол, взгляды наши не переменились, все у нас точно. Получилось даже как-то обвинительно. На другой день они были запрещены – временно, на какой-то срок. Они ответили обличением Патриархии – что их незаконно запретили. И тогда уже не лично Патриаршим, а синодальным постановлением – весь Синод собрался – их запретили. Причем члены Синода, которые подписались, – я потом выяснял, мои друзья спрашивали, – никогда их не видели – ни отца Николая Эшлимана, ни Глеба Якунина, – и вообще в этом деле не разобрались и даже по-моему им не интересовались»¹⁰.