Священный метод

На ужин снова дали пшенку. Джессика, ковыряясь ложкой в тарелке, подумала, что пшенку она, наверное, до конца дней своих теперь видеть не сможет. А ведь раньше любила. И ребята любили. Когда Скрипач, Ит и Кир приезжали к ним в гости, в Питер, Джессика часто делала на завтрак «кашу по-аэродромному», как называл её Скрипач. Пшенка с молоком, сахаром и с хорошей жменькой, а то и двумя, золотистого изюма – такую кашу ввел в обиход Скрипач после того, как их летная часть два раза стояла в Херсонесе. Тамошний повар, как утверждал Скрипач, варил пшенку просто непревзойденно. И дома кашу все ели в охотку, даже Ромка, который с самого малолетства пшенку не очень любил.

Стакан компота после каши пришелся в самый раз, а два куска хлеба Джессика по привычке припрятала. Выездов вроде бы больше не планируется, Огдена сейчас на планете нет, но мало ли что взбредет в голову Амселю? Всегда лучше иметь в запасе пару-тройку сухарей или кусков хлеба. Сколько раз уже эти запасы выручали за последние недели!..

Джессика поставила пустую тарелку в приемный лоток, расположенный у самого пола на двери, два раза стукнула по ней кулаком и отошла в сторону. Через минуту лоток убрали, щелкнул запирающий механизм. «Чудные они какие-то, – усмехнулась про себя Джессика. – Ну что можно сделать через этот крошечный проем? Даже руку не просунешь». Может, кто-то другой и сделал бы что-то, но она такого бы в жизни не сумела.

До отбоя оставался час. По коридору бродили сейчас двое охранников, а это значит, что разминку сделать не удастся. Чем бы заняться? Джессика задумалась. Почитать? Два истрепанных журнала из тюремной библиотеки она прочла уже вдоль и поперек, а новых до следующей недели не дадут.

Можно попытаться поискать сына. Дело, конечно, практически безнадежное, но хотя бы попробовать стоит. Да, уже несколько месяцев убиты на эти пробы, но останавливаться Джессика не собиралась. Если потребуется, она будет искать хоть вечно. Пока бьется её сердце, она будет искать.

Но сначала надо подготовиться.

Джессика взяла один из журналов, раскрыла на середине, положила перед собой. Придвинула стул поближе к столу, села вполоборота, так, чтобы камера, вделанная в дверь, её «видела» и чтобы вопросов не возникало. Женщина сидит за столом и читает журнал. Всё нормально.

…Камера была механическая, самая примитивная. Такую не обманешь. Немножко обманывать технику Джессика, само собой разумеется, умела – после стольких лет общения с Фэбом, Итом и Скрипачом любой бы научился – но эту камеру делали разумные, которые хотели исключить практически любую возможность обмана. Обманывать было нечего, да и незачем.

Сев за стол, Джессика несколько раз глубоко вздохнула, а затем закрыла глаза. Сконцентрировалась, убирая посторонние и ненужные мысли одну за другой. Вывела сознание в точку, сформировала мыслеобраз: тяжелый, каменный, грубо обтесанный шарик. Шарик был небольшой, но увесистый, даже правая рука Джессики ощущала сейчас её собственное «я» как материальный объект.

Теперь пространство.

Следующий мыслеобраз – огромное, бескрайнее водное зеркало. Ни единой ряби, ни единого движения. Темная, бесконечно свободная вода, которой неведомы границы, которая никогда не знала ни бурь, ни ветра.

Каменный шарик повис над водной гладью, а потом мягко упал вниз, не подняв брызг, словно попал не в воду, а в густое тёмное масло.

По воде начали расходиться круги – именно этого и ждала Джессика.

Первое препятствие – Берта. Берта близко, поэтому её очень легко опознать. В этом месте концентрическая волна обошла объект и двинулась дальше, уже сохраняя в себе память о нём.

Второе препятствие – Фэб. Чуть дальше, но всё равно рядом. Еще один слепок пространства, и дальше, дальше…

Волны уходили вдаль от места падения каменного шарика, а Джессика словно поднималась сейчас всё выше и выше над водной гладью, следя за их движением, ощущая это движение внутри себя.

Ну же…

Ну давай же…

Пожалуйста…

Нет.

Пустота.

Снова ничего нет.

Следующий «бросок» Джессика сделала через несколько минут, с большей амплитудой, и уже исключая из схемы «память» о тех, кто находился рядом. Снова ничего – беспрепятственно уходящие вдаль волны, и всё та же пустота.

– Ромка… это мама… – прошептала Джессика едва слышно. – Я здесь, милый… отзовись…

Еще один бросок – максимум, на который она была способна как эмпат.

Если бы сын был Бардом… Если бы он был хотя бы толерантным к Сети, как его отец… Если бы… но он родился, увы и ах, совершенно обычным мальчиком, простым человеком, разве что гораздо более способным и умным, чем его сверстники. Никакого Дара у него не было.

Хотя, может быть, Дар и есть. Как знать. Ведь Дар, та же эмпатия высокого уровня, может проявиться и в пубертатный период, и уже у взрослого человека после какой-то сильной эмоциональной встряски. Всякое бывает.

Но сейчас Дара у Ромки не было.

Еще один бросок.

Снова уходящие в пустоту бесконечные волны.

И снова нет ответа.

– Это мама… – повторила Джессика безнадежно. – Милый, это мама… я люблю тебя… где же ты…

* * *