Святитель Григорий Богослов. Сборник статей

Переходя далее к важнейшему христианскому догмату Святой Троицы, о Григории Назианзине, не боясь преувеличения, можно сказать, что едва ли кто из отцов так глубоко проник в этот догмат и изложил его с такой ясностью и отчетливостью, как великий каппадокиец[209]. «Слова его, – говорит о нем архиепископ Филарет, – с изумительной точностью выражают боговдохновенные мысли о Триипостасном» Божестве[210]. Вот, например, как кратко и ясно формулирует этот догмат Григорий: «Бог разделяется, так сказать, неразделимо и сочетавается разделенно, потому что Божество есть единое в Трех и Едино суть Три»[211]. Но и Новый Богослов в этом отношении весьма близок к Назианзину и, быть может, даже ничуть не уступает ему. «Три Лица Божества, – читаем мы в одном месте у Симеона, – Единый есть Бог, Который разделяется нераздельно по Ипостасям и единится неслиянно по единости единого естества – весь Единый в Трех Ипостасях и весь Троимый в Пресущной Единости»[212]

. Обращаясь после сего к первому Богослову и припоминая слова его о том, что трие суть свидетельствующий на небеси: Отец, Слово и Снятый Дух, и Сии три едино суть (1 Ин. 5:7)[213], должно спросить: у кого из евангелистов и апостолов можно найти более краткую и в то же время более точную формулировку приведенного догмата? Если бы даже вопрос о подлинности этих слов решать в отрицательном смысле, то и тогда следовало бы сказать, что они наилучшим образом выражают учение Иоанна о Святой Троице, потому что первое его Послание, и в особенности почти все его Евангелие, представляют собой полное и точное раскрытие учения именно о равенстве, единосущии и нераздельности Лиц Святой Троицы, и главным образом Отца и Сына[214].

Обращаясь, наконец, к еще более частному догмату о Лице Христа, мы видим, что все сплошь Евангелие Иоанна доказывает истину о Божественном достоинстве Христа: оно для того и написано, чтобы люди уверовали, что Иисус есть Христос, Сын Божий

(Ин. 20:31). Но с неменьшей выразительностью апостол Иоанн доказывает и ту истину, что Христос пришел во плоти и был совершенным человеком (Ин. 1:14; 1 Ин. 1:1–3; 5:6; Откр. 1:5, 18 и др.), и при этом с особенной силой и ревностью восстает против того, кто не исповедует Иисуса Христа во плоти пришедша (1 Ин. 4:2–3; 2 Ин. 1:7). Не удивительно, если и у последнего Богослова, преп. Симеона, жившего уже много позже несторианских и монофизитских споров, мы встречаем отчетливое и ясное учение о «двух совершенных естествах Божества и человечества, соединенных неслиянно и неизменно» во Христе[215]. Но нельзя не удивляться тому, что и Григорий Богослов еще при самом возникновении христологических споров, своим проникновенным и глубоко созерцающим умом верно постигая истину, совершенно ясно и точно изложил православное учение о двух естествах во Христе Богочеловеке при единстве Его Ипостаси[216].

Рассматривая далее учение «трех Богословов» о мире, мы прежде всего должны оговориться, что будем говорить не о мире – космосе, но о мире как всей совокупности проявлений жизни падшего человека. В данном случае преп. Симеону, как строгому, самоуглубленному монаху-подвижнику, вполне естественно было высказать мрачный взгляд о суетности мира и всего находящегося в мире[217]

. Говоря, что «мир есть смерть»[218], и призывая людей любить и веровать во Единого Господа, святой отец учит ненавидеть мир сей и бежать от него[219]. Однако и св. Григорий Богослов, чистая и святая душа которого постоянно стремилась в пустыню, к иному горнему миру, к безмолвию и созерцанию[220], противополагая мир Христу, то есть Церкви Христовой[221]

и жизнь мирскую жизни духовной[222], необычайно яркими чертами изображает суетность, непрочность и тленность всего находящегося в мире сем[223] и таким образом подтверждает мысли Симеона. Наконец, и возлюбленный ученик Христов своим апостольским авторитетом утверждает нас в том взгляде на мир, который принято ныне считать узким и односторонним. Противопоставляя мир с его князем мира сего (Ин. 12:31; 14:30), мир, весь лежащий во зле (1 Ин. 5:19), не принимающий Духа Святого (Ин. 14:17), ненавидящий и гонящий Христа и всех избранников Божиих (Ин. 7:7; 15:18–19; 17:14), противопоставляя этот мир Царству не от мира сего, Царству Господа и Христа Его (Ин. 18:36; Откр. 11:15; ср. Ин. 8:23; 14:27; 16:20; 1 Ин. 3:13; 4:4–5; 5:4–5), Апостол любви в конце концов так ясно учит: Не любите мира, пи того, что в мире… Ибо все, что в мире, похоть плоти, похоть очей и гордость житейская… (1 Ин. 2:15–16)[224].