Святочные истории

Один молодой парень подвернулся к нему и хотел развеселить.

— Об чем ты, друг наш, призадумался? За что про что ты повесил свою буйную головушку? Послушай-ка меня, слуги своего верного, как я спою тебе песенку, песенку вещую, справедливую.

Стругал стружки добрый молодец,[33]Брала стружки красна девица,Бравши стружки, на огонь клала,Все змей пекла, зелье делала.Сестра брата извести хочет:Встречала брата середи двора,Наливала чашу прежде времени,Подносила ее брату милому.

— Ты пей, сестра, наперед меня.— Пила, братец, наливаючи,Тебя, братец, поздравляючи.Как канула капля коню на гриву,У добра коня грива загорается,Молодец на коне разнемогается.Сходил молодец с добра коня,Вынимал из ножен саблю острую,Сымал с сестры буйну голову:«Не сестра ты мне родимая,Что змея ты подколодная…»

«Не сестра ты нам родимая,Что змея ты подколодная!» —

подхватили другие разбойники.

— Зажигайте костер! огневщик, чего ты зеваешь?

— Вина, вина! — кричал атаман, в котором тлилась искра сострадания к молодой жене.

Тотчас разбойник высек огню, другие надрали бересты, зажгли подтопку, и черный дым густыми облаками уж поднялся кверху… как вдруг благим матом прискакивает вестовой на замученной лошади…

— Ребята! скорее на коней! обоз едет!

— Где?

— В вечерни пошел от Полусмирного, теперь должен быть близко Волчьего врагу.

— Велик ли?

— Большущий.

— С чем?

— С овощным товаром: сахар, чай, кизлярская водка, сласти, — чего хочешь, того просишь. Добыча — разлюли. Трошка подпоил извозчиков на постоялом дворе. У всех в голове шумит, и они едут спустя рукава. Всех руками бери и делай что хочешь. Только не мешкайте! Скорее!

— Нельзя ли подождать?

— Ни-ни! как они выедут на чистое место да протрезвятся, так взятки с них будут гладки. Еще попутчик, может быть, подвернутся. Команда, слышно, из Мурома едет зачем-то в уезд. Скорее. Да что вы тут развеселились, что вам не хочется с печкой расставаться?

— Чего, брат, гостью Бог нам послал, прошеную и званую (Ба, ба! здорово, краличка! да какая же красивенькая, смазливенькая!), — так мы угостить ее хотим…

— Эва? Что вам мешает! Успеем разделаться с нею, воротясь; надолго ль там работы: окружим, наскочим, закричим, цап-царап — и дома.

— И то, — подхватили другие, — все равно здесь дожидаться: дрова не разгорелись еще.

— На коней — да поедем все гурьбою, чтоб скорее порешить, — и назад, на пирушку.

— А с нею кого здесь оставить?

— Тимофея хромого: пусть стережет ее да огонь раздувает.

Разбойники побежали под навес за лошадьми, которые стояли у них готовые, оседланные и взнузданные. Иван Артамонович скрутил молодой женщине руки назад, ударив раза три по голове за то, что она воротилась, наказал строго-настрого оставленному сторожу не спускать с нее глаз, запереть ворота и дожидаться их возвращения. Лошади были выведены, оружие вынесено — кистени, сабли, ружья, рогатины; разбойники выбрали кому что было надо и, одевшись, оправясь, вооружась, сели на коней, свистнули, гаркнули и поскакали ватагами в разные стороны.

Хромой запер за ними ворота и сел к огню, смотря с сожалением на связанную женщину. В самом деле, красавица собою, в цвете лет, высокая, стройная — и в таком горестном положении, похищенная из отеческого дома, ни мужняя жена, ни девушка, во власти неистовых палачей, у костра, на котором должна чрез несколько часов погибнуть в ужасных мучениях, — она могла возбудить жалость в самом закоренелом злодее, и только месть ожесточила сердца прочих разбойников, связанных узами условного родства до такой степени, что ни в одном не раздался голос человеческого чувства.

Настенька тотчас заметила действие, производимое ею над молодым сторожем, — она начинает просить его:

— Спаси меня… ты добрый человек… Это видно по лицу твоему… Заставь о себе вечно Бога молить… Спаси.

— Что ты? Что ты? Мне жаль тебя, правду сказать, но, видно, так тебе на роду написано: за то Бог наверстает на том свете. Спасти я не в силах; как я могу?

— Убежим вместе.

— Помилуй, я хромаю, у меня пуля в ноге… двадцати шагов не пройду… сил нет, куда мне теперь бежать!

— Ну отпусти меня одну, развяжи только мои руки. Сжалься надо мной, молюся тебе.

— Но они убьют меня самого на месте, как увидят, что я изменил им и выпустил их пленницу. И так меня не любят и беспрестанно подозревают.

— Разве ты здесь недавно?