Святое дело

Стрельцов очень скоро заскучал в лагере, заскучал по своей жене. В эту первую, самую долгую после женитьбы разлуку он начал смутно догадываться, что любил в жене не ее самое, а свою мечту, любовался и гордился своей верностью. И то была не любовь, а чувство удовлетворенного самолюбия. Оставшись один на один со своим самолюбием и своей гордостью, вдруг почувствовал: если ему было тепло и светло с Ниной, то благодаря ее теплу, ее свету, ее любви. Он всегда мечтал быть с Ниной, только с ней, был убежден: никто другой не принесет ему счастья. Ни одну женщину не мог представить себе своей женой, но не задумывался, является ли сам тем единственным, кто действительно может сделать счастливой Нину.

Стрельцов полагал, что нельзя быть несчастной, щедро наделяя радостью любви другого. А он был счастлив, хотя и не понимал, что сполна насладиться жизнью невозможно, забирая все, но почти ничего не отдавая взамен.

Вечером, накануне выезда из лагеря, Нина, облокотившись, сидела на диване. Сергей лежал, удобно устроившись головой на ее ногах. Она слушала, запустив пальцы в его волосы, и медленно перебирала их.

— Как вспомню, что завтра уеду на несколько месяцев, тяжело становится на сердце. Опять тоска одиночества, военторговская столовая, холодная чужая постель…

— Тебе всегда жаль только себя.

Он ничего не смог ответить. Нина была права.

И вот в лагере, еще не отдавая себе отчета в происшедшей перемене, начал тревожиться. Как там Нина? Бедная, ей, должно быть, ужасно тоскливо, особенно по вечерам. Одна в полутемной комнате. (Будто назло остановили для капитального ремонта двигатель электростанции. Не могли найти другого времени. Черт знает что!) Как Нина питается? Всухомятку, конечно. Она ведь редко готовит обед, когда его нет дома. Это никуда не годится. Нужно передать ей с первой попутной машиной мясные консервы, печенье и конфеты. И балык, она очень любит его. Здесь все это есть, лагерный магазин неплохо снабжается.

Впервые в разлуке с женой он думал не о себе, а о ней, жалел ее, а не себя. Ему страстно захотелось увидеть Нину, прижать ее к себе, приласкать, ободрить… Он несказанно обрадовался выдавшейся поездке на зимние квартиры.

В Пятидворовку Стрельцов приехал вечером и, не заходя домой, отправился на стройку комбината, где Нина преподавала в школе рабочей молодежи.

Когда он услышал родной голос, замерло сердце. Осторожно подобрался к классу и, прижавшись к двери, стал слушать.

— Оказывается, и числительное претендует на должность подлежащего. Посмотрите, как устроилось! Слово «семеро» — числительное, а в предложении «Семеро одного не ждут» чем оно является? Кто? Семеро! Что делают? Не ждут! И сказуемое на месте, все по форме, не придерешься!

По классу прокатился легкий смешок.

«Молодчина! — с удивлением и гордостью подумал Стрельцов. — С выдумкой, с душой. Как о живом существе говорит о каком-то числительном. Никогда бы не додумался до такого».

Наконец прозвенел звонок, но она еще не скоро вышла. Он не выдержал и вошел в класс.

Нина стояла у доски в окружении учеников, молодых парней и девушек. Девушки были принаряжены, а двое парней даже с галстуками. «Чудаки. В такую духоту — пиджаки и галстуки. В гимнастерке и то жарко». Стрельцов оглядел себя сверху вниз и отступил на шаг. Гимнастерка выгорела, серо-зеленая, сапоги пыльные. Черт знает что! Те, с галстуками, наверное, почти сразу с работы пришли, а успели переодеться в чистое, выходное. Они считают неудобным появиться перед молодой учительницей в грязной робе. Нина им, конечно, нравится. С каким обожанием они смотрят на нее…

Один из парней с галстуком заметил капитана и громко сказал:

— Кончайте, ребята. Негоже и одному семерых ждать.

Нина перевела взгляд на дверь и сразу вспыхнула от нежданной радости.

Они отказались от автобуса и пошли пешком, одни по дороге, мягко светившейся в ночи.

— Ты меня долго ждал?

— Нет, слушал.

— Неважно, да?

— Замечательно! Ты просто молодчина! И у тебя очень красивые уши.

Она от неожиданности остановилась, зачем-то притронулась к своим маленьким розовым ушам.

— Почему уши? — тихо рассмеялась. — Разве ты прежде никогда их не видел?

— Я ничего не видел.

Стрельцов воровато, как влюбленный школьник, оглянулся вокруг и крепко прижал Нину к себе.

— Как тебе удалось приехать? Надолго?

— На сутки. Фролов уезжает, нужно кое-что принять от него.

— Да, уезжают. Так жаль расставаться с Галей!..

Зеленые ветви деревьев цепляли за борт и долго прощально качались из стороны в сторону. Плавно стелились ровные настилы мостов. Когда проехали бетонный мост, Фролов невольно вспомнил свою первую дорогу через перевал. Тогда этот могучий мост через реку показался ему в глуши случайным, чужим. Теперь подумал: «Мост у себя дома, на месте».

— Удивительно! — восхитился. — И года не прошло, а как изменилась дорога! Мосты, столбики, указатели. Красота!

— Щемит немного? — подтолкнул Стрельцов.

— Почти год, целый кусок жизни. Не выбросишь, не забудешь.

Перрон заливали асфальтом. Два бульдозера ровняли площадь неподалеку, подъехать, как прежде, к самому поезду нельзя было.