Святой Грааль. Во власти священной тайны

Среди множества приключений решающее значение имеют отнюдь не те, в которых проверяется физическая мощь героя, но те, в которых он подвергается различным испытаниям. Когда в «Повести о Граале» Персеваль прибывает в замок Грааля, повествование устремляется к кульминационной сцене, разоблачающей неспособность Персеваля задать вопрос о таинственной процессии, свидетелем которой он стал. В дальнейшем двоюродная сестра сообщает Персевалю, что он должен был спросить, почему копье кровоточит и куда направляется процессия Грааля; в более поздних романах безобразный вестник дает несколько иную трактовку незаданного вопроса: «А также ты не спросил, кто из людей был достоин вкушать из виденного тобой Грааля». В «Продолжениях» этот вопрос звучит несколько иначе, но суть от этого не меняется, ибо вопрос не понуждает коснуться сущности Грааля (тайну которого мы узнаем в романе Кретьена из ответа, данного отшельником Персевалю), но понуждает поведать лишь о функциях и предназначении Грааля. Нечто подобное происходит и с Гавейном, история которого рассказывается параллельно повести о Персевале. Гавейну также необходимо задать вопрос о таинственной церемонии, ибо и он пребывает в поисках копья.

Когда Гавейну сообщают, что он еще недостаточно совершенен для того, чтобы постичь суть этих вещей, король обещает поведать ему о «Граале, копье и похоронных носилках» — вопрос, таким образом, должен касаться всех трех предметов. Во «Втором продолжении», в котором похоронные носилки отсутствуют, Персеваль вопрошает о «Граале, который дважды пронесли пред нами, а также о копье, что кровоточит», — и просит: «А также поведай мне о сломанном мече…» В «Третьем продолжении» Персеваль говорит: «Позволь мне не коснеть отныне в заблужденье относительно копья, Святого Грааля и плоского резного блюда, что я видел: коль желаешь, поведай мне сначала, кто из них вкушает и откуда приносят их…»

В дальнейшем вопрос, кто вкушает из Грааля, становится традиционным и неизменно повторяющимся во многих других романах, таких, как «Персеваль в прозе», «Перлесво» и пролог «Разъяснение». В «Персевале в прозе» вопрос Персеваля касается всех предметов, участвующих в процессии Грааля: «Кому служат эти вещи, которые проносят предо мной?» В «Перлесво» интерес сосредоточен на одном Граале. В прологе «Разъяснение» вопрос Персеваля сопровождается весьма любопытными комментариями, ибо герой «спросил, кто вкушает из Грааля, но не спросил ни о копье, почему оно кровоточит, ни о мече, половина которого утрачена, ни о великой пропаже». А в начале «Парцифаля» вопрос остается несформулированным: Вольфрам просто утверждает сам факт неспособности Парцифаля задать вопрос: «sit ir vragens sit verzagt!» («поскольку ты воздерживался от вопросов»), — постоянно повторяя слово vrage — «вопрос». Когда мы, наконец, доходим до финальной сцены, Парцифаль просто спрашивает Амфортаса: «Oeheim, waz wirret dir?» («Дядя, что тебя беспокоит?») Этот вопрос ни об области таинственного и ни о каких-то предметах — нет, в нем звучит простое человеческое сочувствие. По сравнению с Кретьеном у Вольфрама ситуация с вопросом разработана еще тщательнее и имеет более глубокий смысл. Если Персеваль не способен задать вопроса из-за неизбывного детского эгоизма, — ибо его заботит, что подумают о нем окружающие, если он вдруг нарушит некий принцип, в который сам уверовал, как в правило нарочито вежливого обхождения с людьми, — то Парцифаль, руководствуясь теми же эгоцентрическими принципами, доходит до полного подавления сострадания к хозяину замка.

Итак, незаданными оказались не один, а как минимум два вопроса: о Граале и о копье. Если учесть, что в поисках пребывают два героя Кретьена, ибо один ищет Грааль, а другой — копье, то двойной вопрос идеально соответствует композиции сюжета. Кроме того, двойной вопрос подспудно свидетельствует о том, что роль Грааля в повести отнюдь не уникальна, и напоминает нам, как важно обдумывать прочитанное. С другой стороны, данный эпизод создан исключительно воображением Кретьена. Поиск отгадки или ответа на хитроумный вопрос лежит в основе множества фольклорных и литературных произведений[117]. В загадке-символе слово стремится преодолеть себя и донести до усыновленных Богу христиан бессловесное ведение истины Божьей, но едва ли кому-нибудь посчастливилось найти сюжет, кульминационным событием которого стал бы сам факт задавания вопроса. Мне, например, до сих пор не удалось найти бесспорной аналогии столь смелого сюжетного хода, и это вполне естественно.