Святой Ириней Лионский. Его жизнь и литературная деятельность

В связи с учением о наступлении с Монтана нового, совершенного периода в истории человечества стояло у них ожидание близкого конца мира, поддерживаемое и усиливаемое изречениями «пророков». Такой взгляд, как мы уже говорили, был очень распространен среди христиан I в.; держался он еще и во II в. Но, по-видимому, никогда и нигде он не реализовался так сильно, как у монтанистов. Их ожидание достигало высшей степени интенсивности. Монтанистический период — не только совершенный, но и последний в истории человечества. После него — конец мира. И конец этот очень близок. Максимилла даже прямо определяла его: «После меня не будет уже пророка, но конец (мира—Μετ’ έμέ προφίγης ουκετι εσται, άλλα συνιέλεια)».[829] Отсюда и ходячие выражения монтанистов: «время коротко»,[830] «последние времена».[831] Отсюда же, как мы увидим ниже, вытекала и ригористическая, не допускавшая послаблений, строгость их во взглядах и требованиях в отношении к браку, постам, покаянной дисциплине и т. п.[832]

За концом этого мира наступит тысячелетнее царство Божие на земле: монтанисты были последовательными хилиастами.

Естественным выводом и завершением этих воззрений было отношение последователей Монтана к монархическому епископату, к середине II в. уже окончательно сформировавшемуся. Он стесняет свободу христианской общины: урезает права ее членов на истолкование Св. Писания, отчасти на пророчества; придает мирской характер Церкви и утверждает бытие ее в мире на долгое время. Между тем, «время близ есть». Поэтому не нужны и не должны существовать епископы. Такие именно основания, в существе, выставляет Тертуллиан, защищая свободу общин против епископата.[833]

Этими принципиальными взглядами и ограничивается, собственно, существенное различие монтанизма от церковного христианства. В догматическом отношении представители его не исповедовали ни одной исторически известной ереси. Их учение было православным и в триадологии, и в христологии.[834] В эсхатологии они придерживались хилиазма. Но последний разделяли и некоторые отцы Церкви (Иустин, Папий, Ириней).

Ббльшая часть пророчеств Монтана, Прискиллы й Максимиллы, а также и сочинения их последователей, в особенности Тертуллиана, касаются не теоретических, а практических вопросов, вопросов жизни и поведения христианского. Здесь мы располагаем и гораздо ббльшими данными, чем в первом случае.

Монтанисты проявляли в данном отношении ригористическую строгость, не делая уступки «слабостям плоти»; требовали от всех обязательного, безусловного исполнения не только предписаний христианского закона, но значительно повышали и дополняли эти требования новыми заповедями Параклита.

В семейной жизни

они допускали единобрачие.[835] Второй же брак, в противоположность Церкви, разрешавшей его, категорически запрещали. Жить во втором браке, по их воззрениям, значило то же, что жить одновременно с двумя женами или мужьями.[836] Главнейшим основанием к такому запрещению (кроме того, что второй брак противоречит норме семейных отношений, как она установлена Богом при творении одной пары[837] и проявлялась в Ветхом и Новом Заветах)[838] у монтанистов служило то соображение, что теперь, с открытием нового, совершенного периода в истории человечества и с пришествием Параклита, не должно быть места «слабостям плоти», в особенности среди «пневматиков»;[839]

а с другой стороны, и «время коротко», — конец мира близок: предаваться брачным наслаждениям некогда.[840] Эта мотивировка, однако, как видим, направляется не столько против второго брака, как гораздо больше против брака вообще. В сущности, это есть защита и требование девства. Поэтому нет ничего удивительного, когда, допуская первый брак, монтанисты все-таки считали его за зло, хотя и дозволенное;[841] и только девство признавали единственной нормой жизни христианина.[842]

Так же ригористичны были они и в своих воззрениях на посты. В древнехристианской Церкви в это время существовали: а) общехристианский пост перед Пасхой, Ь) дни стояний (dies stationum), в среду и пятницу, когда постились до девятого часа (3-го пополудни), и с) чрезвычайные посты, например, во дни общественных бедствий.[843] Но соблюдение этих постов, а также и продолжительность, поста перед Пасхой Церковь не делала строго обязательными.[844]

Монтанисты, наоборот, исходя из мысли о «последних временах» и близости Суда, утвердили за всеми предписаниями о постах обязательную силу: приравняли их к заповедям.[845] Кроме того, они соблюдали еще особые, Церковью не установленные посты (jejunia propria).[846] Так, у них явились кроме обычных dies stationum еще stationes, когда они постились ad vesperam — до вечера.[847] Затем ежегодно посвящались Богу две недели, ξηροφαγίαι και ραψανοφαγίαι, в которые — за исключением субботы и воскресенья[848] — дозволялся только особый род пищи.[849]