Святой праведный Феодор Ушаков. Изд. 5-е. 2010

Действительно, то один, то другой гардемарин бегал в гальюн и освобождался от изнуряющей тошноты. Ушаков же не чувствовал никакого неудобства внутри, качающаяся палуба удобно подставлялась под ноги, он цепко держался за ванты, когда «проигрывал» за матроса, нутром чувствовал, когда надо попридержать, а когда потравить линь, как точно сбалансировать на качающейся рее. И даже вахта, которую он дублировал, не казалась ему неудачной. А вахта досталась ему самая плохая, с двух до шести утра, когда слипаются глаза, пронизывает сыростью ветер, пугает неизвестностью темнота и как-то подозрительно скрипит корпус корабля, о который тревожно и гулко бьется волна, а клочья тумана скрывают не только далекое побережье, но и выдающийся вперед бушприт. Команды Ушаков старался отдавать четко и отрывисто, как делал это капитан. Голос, однако, ломался, возникали паузы, он лихорадочно думал, что еще надо предпринять. Капитан же, стоявший, казалось, целые сутки за спиной гардемарина, одобрительно отзывался о его действиях: «Молодец!» Ушаков думал, что вот и он, наверное, если бы вел корабль, не спал бы вовсе. А спать-то надо, лишать себя бодрости негоже. Приучал себя и в корпусе, и здесь засыпать сразу, открывать глаза за пять минут до побудки, а еще просыпаться, если что-то опасное назревает.

Стало светлеть. Ветер переменился, и надо было ложиться в дрейф. Отдал команду. Вахтенные и подвахтенные закарабкались наверх, распуская одни снасти, освобождая паруса и прикрепляя фалами другие. Покряхтывая и перекликаясь, соскакивали матросы на палубу.

— А ну, Серафим, проверь, вторая справа развязалась, кажись! — Боцман подтолкнул обратно вверх спустившегося последним русого новобранца. Тот побледнел, с мольбой взглянул на боцмана и гардемарина, затем обреченно шагнул к матче. Лез он тяжело, судорожно обхватывая переборки, долго не отпуская их, как если бы пробовал на крепость.

— Сопля тамбовская! Чего тыкаешься носом? Не тащись! Лётом! Лётом иди!

— Зачем ты так, Андреич! — оборвал его Ушаков. — Он же первый раз в море.

— Дак и надо первый раз кричать, чтобы он крику боялся, а не высоты, — упрямо не согласился боцман и снова закричал: — Леший тебя дери! Куда ноги суешь! Выше! Выше!

— Этим не поможешь, — резко сказал Ушаков. — С ноги собьешь.

Новобранец замер — надо было переступить на горизонтальную перекладину. Одной рукой он держался за переборку и должен был ступить на качавшийся в такт волнам рей. Но тут силы его оставили, он оступился и повис над палубой. Боцман с опаской взглянул на Ушакова и крикнул: «Разобьется!»

— Полотно! Полотно под него, быстро! — скомандовал вышедший из-за спины Ушакова капитан. Моряки проворно растягивали полотнище парусины под реем, взявшись за углы и подняв головы к болтающемуся новобранцу.

— Пускай! Бросай палку! — закричал боцман. — Падай вниз!

Новобранец висел на одной руке, и чувствовалось, что никакая сила не сможет расцепить его пальцы.

— Эх! — мотнул головой Ушаков и проворно полез вверх.

— Куда вы, господин гардемарин, расшибетесь! — неуверенно крикнул боцман.

Ушаков же стремительно, не глядя под ноги, быстро добрался до новобранца. Схватил за парусиновую рубаху, намотал подол ее на руку и подтянул его к себе…

— Ставь ногу… Вот… Вот… так, — приговаривал он. — Еще сюда… А теперь переступи сюда… Еще! Еще, не бойся. Видишь, я же с тобой.

Матросы с удивлением и радостью смотрели, как Ушаков вместе с незадачливым моряком передвинулся вперед по рее. Они что-то подергали там, подвязали и тихо возвратились к мачте.

Первым спустился на палубу гардемарин, через мгновение новобранец. И тут же получил крепкую оплеуху от боцмана.

— Что ты буянишь, Андреич! — закричал Ушаков. — Учить надо, дабы высоты не боялся, а ты волю рукам даешь. Прекрати.

— Я ему, ваше благородие, легонько, чтобы в себя пришел, — оглянувшись на подошедшего капитана, без опаски разъяснил боцман. — Из-за него все нутро перевернулось. Да и за вас было боязно.

— Прекрати, Андреич, сие учение. А ты, братец, неплохо затем держался на pee-то, и сила в руках есть. Но ты не силу, а ловкость применяй. Добрый из тебя моряк получится, вот увидишь. Откуда сам? — спросил Мартынов.

Новобранец вымученно улыбался.

— Тамбовские мы!

— Ну вот и отлично. Чарку вина ему горячего.

— Похвально действовали, господин гардемарин, — обернувшись, сказал капитан. — Но матросов не портите. Боцманов кулак тут у них главный учитель.

Ушаков ничего не ответил, глядел вперед и про себя думал: «Кулаком напугаешь, а не научишь. Тут, пожалуй, все должны командирскую волю разуметь».

Вахта закончилась. Мундир отяжелел от залетавших мелких брызг, от утренней туманной ночи. Но сушить его на корабле было негде — огня не разводили, в каюте, где разместились на подвесных койках гардемарины, было холодно и сыро. Лишь к полудню, отдохнув от ночной вахты, Ушаков на ветру просушил мундир и согрелся. Обедали офицеры и гардемарины по приглашению капитана вместе. Так было заведено еще не на всех кораблях. Ели солонину и сухую рыбу, запивали вином и несвежей водой.