Святополк II. Своя кровь

- Ярослав, - обратился к нему Святополк, - я тебе стал вместо отца, но ты не желаешь почитать меня и слушать наказов моих. Ты поднял смуту, порешив, что слово великого киевского князя уже ничего не значит, вздумал жить своими умом. Я мог бы примерно покарать тебя, но, любя тебя как сына, я готов примириться с тобой, ежели и ты сам сейчас поклянешься на кресте, что никогда, ни словом, ни делом, не встанешь против меня и моей власти. Если же ты откажешься принести мне клятву, то лучше бы тебе остаться здесь до конца дней своих… Готов ли ты?

Ярослав покосился на маленькое окошко. Там была воля, мир, которого он мог никогда больше не увидеть. Княжич был молод и хотел жить. Он боялся верить своему стрыю, но уж лучше быть князем-изгоем без удела, да на свободе, чем сидеть тут. Другие изгои добивались рано или поздно своего стола.

- Я готов присягнуть тебе, стрый, - сказал Ярослав.

- Целуй крест!

Священник нагнулся к оконцу, протягивая распятие. Подобравшись ближе, Ярослав перекрестился и коснулся нагретого человеческими руками креста.

- Клянись быть верным сыном и стоять за великого князя, почитая его аки отца своего, - наставительно молвил священник.

- Клянусь! - прошептал Ярослав.

- Аминь.

Святополк отступил в сторону. Отроки топорами выбили верхние венцы поруба, волоком вытащили княжича, и кузнец стал сбивать с него цепи.

В конце лета мимо заставы, где жил Иванок, проехали половцы. Шли они мирно, не таясь - не уговорившись ни о чем у Золотчи, половецкие ханы по зову русских князей направлялись к Сакову. Там они приняли роту и, обменявшись заложниками, повернули обратно в степи.

Воевода Еремей Жирославич сердито покачивал головой, глядя с крепостной стены на удаляющихся всадников и кибитки. Он не верил степнякам, ожидал, что и в послах вот-вот взыграет жадная кровь и они примутся грабить окрестные деревеньки. Да и мало ли в степи ханов? С одним ты замирился, а тут пришел второй и пожег твои дома и нивы! И с кого спросить?

Но набегов ни в ту осень, ни зимой не было, и Русь вздохнула свободнее.

В начале нового года из Польши пришла нерадостная весть - нежданно-негаданно умер король Володислав Герман и на престол вступил его сын Болеслав Третий. Святополк Изяславич забеспокоился - рушились только-только налаженные связи с западными странами, - но, разделив, согласно отцову завещанию, Польшу пополам со своим единокровным братом Збигневом, молодой король прислал в Киев послов с уведомлением, что не хочет отказываться от слова, данного его покойным отцом, - согласен жениться на русской княжне и с этой целью уже послал епископа Болдвина в Рим к папе Пасхалию Второму за разрешением.

Сбыславе в ту весну шел семнадцатый год. Она, конечно, знала о предстоящем замужестве - отец сказал все дочери еще четыре года назад, - но не думала даже, что оно наступит так скоро.

Святополк не стал медлить, опасаясь, что власть молодого Болеслава окажется непрочной и на него начнут влиять соседи и родня. Приняв от послов дары и грамоты и заверив их, что готов устроить сей брак как можно скорее, он послал за дочерью.

Сбыслава росла послушной. Она пришла на зов тотчас и, не поднимая глаз, выслушала речь отца, что пришло письмо от ее польского жениха и что ее в скором времени отправят на чужую сторону в замужество. Не поведя и бровью, она стояла перед отцом, и только когда Святополк замолчал, подняла на него глаза.

- Когда я уеду, батюшка? - молвила княжна. Святополк залюбовался дочерью - Сбыслава была очень похожа на Мстислава: те же синие глаза, те же мягкие русые волосы и черты лица, только ростом не вышла и казалась потому моложе своих лет.

- Я письмо отошлю Болеславу, что собираю приданое дочери, - ответил Святополк. - А когда он все приготовит к свадьбе, ты и поедешь. Должно, осенью.

Девушка вздохнула:

- Ладно…

- Ты не боишься? - вдруг спросил Святополк. Длинные ресницы Сбыславы вздрогнули.

- Воля твоя, батюшка, - ответила она совсем тихо. - Я послушная дочь.

Она робко поклонилась и быстро ушла. И только Любава знала, что до глубокой ночи Сбыслава горько прорыдала у нее в светелке, причитая и захлебываясь криком от страха. Отрыдавшись, она успокоилась, затихла и в начале листопада месяца уехала в Польшу спокойная и странно повзрослевшая.