Святослав

Вечером во дворе остановилось несколько всадников. Малу-шу это не удивило – княжьи дружинники часто ездили за Рось и всегда останавливались у их землянки, прежде чем переправиться через реку. Заслышав издали конский топот, она сама выходила им навстречу – подаст воды напиться, перекинется словом, а там спросит и про Киев, про княгиню Ольгу и Святослава.

На этот раз она не успела выйти воям навстречу, потому что стирала на Роси. И пока добежала, княжьи дружинники – их было четверо – уже спешились, привязали коней к дубкам, пошли, остановились у землянки. Не то разминались, не то ждали ее.

Малуша замедлила шаг, присмотрелась. Среди четырех дружинников она узнала Добрыню.

Малуша обрадовалась.

– Как хорошо, что ты приехал! – сказала она, отойдя в сторону с Добрыней. – Мы так давно не виделись с тобою.

– Я ездил в поле с князем. Далеко побывали.

– Ты сказал – с князем. Разве он…

– Так, Малуша, князь Святослав сел на Киевский стол.

– И как он? Ты его видел, говорил с ним?

– Видел, Малка, и говорил. Князь Святослав жив, здоров, он меня долго расспрашивал о тебе, велел сказать, что помнит о тебе и не забудет.

– Слава Перуну! – радостно произнесла Малуша. – Я не напрасно молилась, он услышал меня. Славен князь Святослав. А тебе, брат, спасибо.

И долго, сидя около землянки, Добрыня беседовал с сестрою. Над Росью все ниже и ниже склонялось солнце, темнели Тени у скал, холодком повеяло от воды, и глубже стали почему-то складки на лице Добрыни.

– Слушай, Малуша, – сказал он, когда они вошли в землянку, – я приехал к тебе по княжьему наказу,

– Что случилось? – сжалось у нее сердце.

– Княгиня Ольга и великий князь Святослав послали меня узнать о здоровье Владимира.

У Малуши отлегло от сердца – они не забыли о ее сыне, помнят, хотят знать о нем.

– Скажи, что растет сильный, здоровый, – ответила она брату. – Да и почему бы ему не быть здоровым? Тут у нас, возле Роси, все есть, зимой было тепло, всего вдоволь.

– Но, Малуша, – продолжал Добрыня, – Владимир – княжич, придет время – князем станет.

– Знаю, Добрыня, – отозвалась она. – Так и я тоже хочу, чтобы он стал князем. Но разве я за ним плохо смотрю? У меня никого на свете нет дороже, чем он, мой сыночек Владимир.

Она и сейчас прислонилась лицом к головке сына, несколько раз его поцеловала. И Добрыня некоторое время молчал, любуясь матерью и сыном.

– Все это так, и сердце твое я знаю, Малуша, – проговорил он, оглядывая землянку. – Только негоже княжичу жить здесь…

– Что вы задумали? – вскрикнула она. – Говори, говори, Добрыня!

– Я должен забрать княжича Владимира, – тяжело вздохнул он. – Затем и приехал.

– Забрать? – подняла она встревоженное лицо. – Оторвать его от моей груди? Нет, Добрыня, того не будет, лучше уж в Рось…

– В Рось княжича Владимира? – очень медленно и сурово сказал Добрыня. – Подумай, что говоришь, Малуша! Не твой Владимир – Киевской земли княжич.

Она закрыла глаза. Крепко сжала губы, опустила голову.

– Правда, Добрыня… Я думала, что Владимир мой, но он княжич! Что же останется тогда у меня? Был сын – и я еще жила, возьмешь его – и ничего, ничего у меня нет. Послушай, Добрыня, мне страшно, ох как мне страшно! Душу ты забираешь у меня!

Горе Малуши было так велико, что она ничего больше не могла сказать и, прижавшись к ребенку, молча плакала.

Если бы Малуша в эту минуту посмотрела на брата, она бы увидела, как из его глаз тоже выкатились одна за другою несколько слезинок.-Добрыня плакал, это была, должно быть, самая тяжелая минута в его жизни, ибо гридень еще раз почувствовал, что и он и Малуша – княжьи рабы.

Потом Добрыня смахнул слезы: ни Малуша, ни кто-либо другой не должны видеть, что гридень тоже умеет плакать.

Но Малуша и не смотрела на Добрыню; она не могла оторвать глаз и рук от своего сына, она надолго, а может, и навек, прощалась с ним.

Дальше все было как во сне. Добрыня и дружинники начали собираться в далекий путь: седлали коней, поперек седла Добрыни крепко привязали короб.

Малуша сама вынесла ребенка из землянки, передала на руки Добрыне, а он уложил его в короб. И они так осторожно все это делали, что дитя даже не проснулось.

– Прощай, сестра, – только донеслось до Малуши. – Не сам творю, десницею князя…

Он положил руки ей на плечи и поклонился:

– Прощай!

Дружинники сели на коней, четыре черных всадника, как птицы, полетели на запад, где еще пламенело багряное зарево.

Малуша вошла в землянку и, ничего не понимая, обшарила руками постельку у стены, где недавно лежал ее сын. Постелька была еще теплая, на ней в том месте, где лежал Владимир, осталась впадина. Но сына не было, не будет…

Она бросилась вон из землянки, как будто могла о чем-то умолить брата и дружинников, что недавно уехали. Но на дворе было темно и тихо, нигде не слышно ни голосов, ни конского топота. Они уже отъехали далеко-далеко…

Темная женская фигура метнулась, обогнув землянку, к дубам, у которых недавно стояли на привязи кони, к колодцу, где они поили коней, к круче, с которой она часто смотрела на Рось.