Святослав

Позади князя стояли вой. Когда жертва была принесена и землю перед дубом оросила кровь пса и петуха, вой опустились на колени, из уст их полилась молитва – древняя молитва пращуров:

Боги, помогите нам и помилуйте,

Боги, дайте нам победу на брани и мир на земле,

Славим вас и молимся вам, боги!

Князь Святослав стоял против дуба, смотрел на огромное, похожее на жернов багряное солнце и думал: придется ли ему и всем им стоять тут еще раз и приносить благодарственную жертву?!

3

За островом Григория Днепр становился широким, полноводным. Здесь берега его не пересекали высокие горы, не обрывались над плесом кручи, не врезывались в воду желтые косы; с той и другой стороны зелеными стенами тянулись плавни – топкая, болотистая низменность, поросшая ковылем, в котором не видно было и всадника, да непроходимой чащей приземистых дубов, лип, ольхи, верб и лозы.

Только далеко впереди, по обе стороны Днепра, высились песчаные холмы, увенчанные купами сосен. Сосны эти, необычайно высокие, с голыми стволами и зелеными шапками, напоминали дозорных, которые стояли и будут стоять многие века и глядеть, и запоминать, что происходит в далеком поле и здесь, на Днепре.

С лодий князя Святослава было видно, как то тут, то там в глубину плавней тянутся узкие рукава, за ними голубеют тихие заводи, а от них отходят новые рукава. Но куда они бегут, где прячутся, где кончаются, никто не знал. Княжьи вой не останавливались, их лодии спешили на юг.

И вот наконец Днепр еще раз сомкнулся между двух высоких берегов, словно кто-то пытался загородить ему дорогу. Лодии плыли некоторое время между горами – и вдруг перед взором воев открылась такая безбрежная ширь, такой необъятный голубой простор, что дух захватило. «Море», – подумали молодые вой.

Но это было еще не море, а только устье Днепра – Белобе-режье, последний мостик между Днепром и Русским морем, белые берега, к которым рвались заморские гости, где в последний раз прощались с родной землей перед далекими походами люди Руси.

Летом берега эти никогда не бывали безлюдными. Справа от Днепра до самого Истра тянулись земли уличей и тиверцев. Они наезжали и торговали здесь, на Белобережье, с заморскими гостями. Слева недалеко были и Климаты, где жили гре^ ки-херсониты – хитрые, ловкие, сметливые люди, всегда перехватывавшие здесь гостей и умевшие торговать лучше, чем уличи и тиверцы.

И сейчас, не успели лодии князя Святослава появиться на плесе, как херсониты на быстрых конях подлетели к берегу. Однако, увидав, что в лодиях сидят не русские купцы, а вой, тотчас подтянули подпруги, вскочили в седла, и только пыль столбом поднялась за ними в прле.

Князь Святослав следил, что же станет делать Калокир, увидав земляков, и был уверен, что тот, встретив их на белых берегах, поинтересуется, что делается в Климатах, передаст что-нибудь отцу в Херсонес.

Но Калокир спрятался и не выходил из лодии, пока херсониты не убрались восвояси. Казалось, ему даже неприятно было присутствие земляков. Только после того как херсониты сели на коней и с гиканьем умчались в поле, Калокир вышел на берег, чтобы размяться.

«Тяжко жить человеку без племени, без родной земли», -подумал Святослав.

Когда же Калокир предложил князю пройтись по косам -ему-де надо что-то сказать, – князь Святослав не пожелал идти, отговорившись тем, что занят с воями, а с василиком побеседует уже в Болгарии.

Долго еще стоял Калокир на ослепительно белой косе, похожий в своем черном платне на высокое пугало, и все глядел и глядел на безбрежное море, на выплывшие из-за небосвода тучи, на волны.

К вечеру все лодии собрались у белых берегов и еще засветло поплыли к острову Елферия, чтобы там, в полной безопасности, наполнить бочки пресной водой и осмотреть перед далеким плаванием мачты, реи, ветрила.

На рассвете, едва затеплилась в небе денница, на лодиях подняли якоря и поставили ветрила. Под свежим утренним ветром лодии, точно расправившие крылья чайки, отрывались одна за другой от белых берегов и выходили ключами в безбрежное Русское море.

На темно– синем небосклоне, где еще не угасли звезды, вырисовались очертания щогл и парусов, а далеко по морю неслась тревожная перекличка голосов да скрип весел в уключинах.

Сделав большой полукруг, лодии развернулись по четыре-пять в ряд и, то взлетая на высокой волне, то вместе с ней утопая в бездне, направились на запад.

Море в этот предрассветный час, точно утомившись после бессонной, шальной ночи, казалось гневным, злым. На востоке едва заметно прорезывалась золотая ленточка зари. Низко над морем мчались разорванные в клочья облака. С шумом и плеском вздымались и вздымались из морских глубин валы; порываясь куда-то вперед, мчались разгневанные волны. Они рассыпали соленые холодные брызги и сбивали серую пену. А над самыми волнами, порой касаясь крылом воды, метались испуганные чайки и кричали: «Ки-и-ги… Ки-и-ги!…»