Святослав

Как только Днепр сбрасывал ледяной покров и разливался, в Киев из далеких заморских стран прибывали гости, зимовавшие в низовьях Днепра и за Верхним волоком, ожидая там теплой поры; прибывали также из червенских городов и с Итиль-реки, где застала их и не пустила в Киев зима.

Много, очень много могли бы рассказать гости из чужих земель о путях, которыми пробирались они сюда, в Киев. Это были дальние, очень тяжкие пути, когда приходилось ехать месяцы и годы безводными пустынями, морями и реками, горами и степями. Это были опасные пути, ибо повсюду заморского гостя подстерегали страшные опасности – буря на море, самум в пустыне, орда в Диком Поле, зверь и разбойник за каждым камнем и кустом. Купец в те времена должен был быть и воином; на спину его коня были навьючены товары, но У пояса висел и меч. Для охраны купцы нанимали еще и дружину. Однако многим гостям, из далеких земель ехавшим к Днепру, так и не суждено было напиться воды из него. Не всегда и киевские купцы добирались до заморских земель. Три пути тянулись от Киева-града: Залозный – от левого берега Днепра через Дикое Поле, реку Танаис, по великой реке Итиль и далее Джурджанским морем в земли китайские, аравийские до Баб-эль-Абваба, Бердаа и самого Ховерезма; на юг от Киева через поле и по Днепру шел Соляной путь, по которому ездили к печенегам, херсонитам, болгарам, грекам и еще дальше, в Середземное море; был еще и Червенский путь – от Киева на запад, в города на Карпатах, к чехам, полякам, франкам.

Но в Киеве, на Подоле, все забывалось – и далекие пути, и страшные приключения в дороге, и даже те, кто не доехал до Киева, а истлевал где-то в песках или на дне морском. Над По-чайною в Киеве терпко пахло смолою, повсюду вдоль берега так тесно, что можно было переходить с лодии на лодию, стояли большие, длинные ушкаи, приплывавшие сюда из северных морей, шнеки и бусы из Чуди, струги и учаны из Новгорода, тяжелые морские хеландии греческие. И все люди, издалека приплывшие на них в Киев, спешили на Подол, на торг.

Торг на Подоле кипел, шумел, бурлил. Издалека была видна многолюдная толпа на огромной площади, посреди которой стоял высокий столб и пылал огонь.

Тот, кто подходил ближе, видел уже не столб, а высеченное из ствола дуба подобие животного и человека. Туловище статуи напоминало тело человека с большими, будто женскими грудями, длинные руки тоже были похожи на человеческие, они шли вдоль туловища и почти достигали земли. В голове же идола, если не считать глаз и носа, было что-то звериное: рот был растянут до огромных ушей, из него выдавались острые кабаньи клыки, а над головой торчали железные рога.

Это был Волос – бог торговли. К нему порой с благодарностью, порой с надеждой подходили киевские гости, ездившие в далекие края; со страхом поглядывали на него заморские гости – варяги, хозары, да и греки-христиане.

Каждый день, с утра до вечера, бог Волос поглощал свои жертвы. Перед ним на сложенном из камня жертвеннике горел огонь, киевские и заморские гости подходили и складывали свою дань: кто живого петуха, кто мех, жбан меда, кадь ячменя или проса.

Богу Волосу нелегко было, разумеется, переварить эти жертвы, огонь перед ним должен был гореть день и ночь. Поэтому возле подобия божьего всегда возились несколько жрецов, они подкладывали дрова, резали и бросали в огонь части жертвенных животных, лили мед, клали воск. Если жертва была ценная – полотно, мех, – они вешали на день такие вещи на туловище Волоса, где были для этой цели железные крюки, а ночью снимали. Жили жрецы подле своего бога в землянке, где у них был настоящий склад добра: богу – богово, жрецам – на насущный день.

Около Волоса били в бубны и играли на дудках жрецы, к жертвеннику подходили купцы киевские и заморские гости, на железных крюках колыхались меха, в буйный огонь падали части принесенных в жертву животных, сыпалось зерно, лилось вино. В воздухе пахло жареным мясом, ладаном, смирною. А к жертвеннику подходили все новые и новые купцы, гости из чужих земель.

С самого раннего утра до позднего вечера шумел, кричал многими голосами на различных языках Подол: тут киевский купец чеканил русские слова, там грек что-то кричал, выхваляя свой бархат, где-то дальше быстро сыпал словами хоза-рин, а там аравиец, не понимая того, что ему говорят, и не зная, как самому объясниться, хоть возле него и крутились толмачи, обливался потом, подмигивал, поднимал руку к небу, тыкал пальцем в сердце, подбрасывал на ладони свой товар.