Святослав, князь курский

Опять на Руси тревога, опять переполох: вновь случилось затмение солнца. Одиннадцатого августа, поутру, ни с того, ни с сего красное солнышко, ярко сиявшее в небесной лазури, вдруг черной пеленой за-крылось, став как нарождающийся месяц. Народ, видя такое чудо, исто-во крестился, шептал чуть ли не вслух «Отче наш», а некоторые, кре-стясь, вместо с молитвой Христу еще на всякий случай по языческой традиции шептали: «Чур меня!». Звонарь же Спасо-Преображенского монастыря, Федот, с перепугу ударил в набат. Народ перепугался еще больше: думали, что пожар. Однако нигде ничего не горело, а случив-шийся в ту пору поблизости от монастыря князь Святослав Ольгович, разобравшись в чем дело, чтобы пресечь начинавшуюся панику и смуту, не поленился лично взобраться на колокольню и собственноручно вза-шей согнать оттуда Федота.

Федота согнал, панику пресек, но слухи о смерти кого-то из стар-ших русских князей, моментально распространившиеся среди народа, пресечь уже не мог, даже тогда, когда солнышко, разогнав тьму, вновь ярко сияло на небосводе, словно и затмения никакого не было.

Но в этот год умерла только вдовая княгиня Святополка Изяслави-ча, и слухи затихли. Зато в мае следующего года, 19 числа, в Киеве умер великий князь Владимир Всеволодович Мономах.

— Теперь стоит ждать перемен, — заволновались черниговские кня-зья, узнав о кончине столь мудрого правителя и счастливого воителя. — Не может того быть, чтобы перемены не случились.

— Ярослав Святославич, — собравшись на очередной совет в княже-ской гридницкой, чуть ли не хором заявили Ольговичи и Давыдовичи своему дяде, — ты теперь самый старший в роду и тебе думать о киев-ском престоле. Отцов наших Мономах оттер, сославшись на вече, так, может, тебе теперь повезет. Поезжай в Киев, заявляй права. Мы как один тебя поддержим.

— Что ж, — согласился Ярослав Святославич с доводами племянни-ков, — попытка — не пытка. Только думаю я, что пока до Киева доберусь, там уже есть, кому на престол сесть! Ведь путь от Вышгорода до Киева ближе, чем от Чернигова. И недаром уже несколько лет в Вышгороде как страж, как пес цепной, Мстислав Новгородский сидит. Зря, что ли, его туда Мономах перевел…

— Не посмеет, — загудели Ольговичи. — По Русской Правде киев-ский стол — твой!

«Посмеет, еще как посмеет, — глядя на нерешительного дядю, даже не распорядившегося о сборе дружин, подумал Святослав Ольгович, — вот если бы братцу Всеволоду случилось, этот бы своей удачи не упус-тил… а дядя слаб духом, не по Сеньке шапка… то бишь корона Моно-маха для него». — Подумать — подумал, но вслух ничего не сказал: зачем же расстраивать братьев и черниговского князя раньше времени.

Святослав Ольгович оказался прав, словно в воду глядел: Мстислав не только посмел сесть на киевский стол, но, сев, тут же и другие столы распределил между своими братьями, отдав Ярополку Владимировичу Переяславль, Вячеславу Владимировичу — Туров, Юрию — Ростов и Суздаль, а Андрею — Владимир Волынский, в котором тот и так уже давно княжил. Мало того, что братьям столы раздал, он еще и сыновей своих столами и уделами наделил: Изяславу — Курск на Семи со всеми посемскими городками, Всеволоду — Новгород и Псков, Ростиславу — Смоленск. А чтобы узаконить свое решение и придать делу необрати-мость последствий, призвал всех русских князей на княжеский совет в Киев, пригрозив строптивым, что если не явятся, то могут быть вообще «вышиблены» из земли Русской.

Стать изгоями желающих не нашлось, а потому приехали все, да-же князья перемышльский и звенигородский, Ростислав и Владимирко Володарьевичи со своими двоюродными братьями Игорем и Ростисла-вом Васильковичами. Только полоцкий князь Давыд с братьями и сы-новьями не пожелал явиться, обиженный за смерть Глеба Всеславича, да Всеволод Святославич Тмутараканский, отрезанный от Киева вновь нахлынувшими половецкими ордами хана Бора, прорваться не смог.

Княжеский снем проходил не в самом Киеве, а рядом с ним, неда-леко от Печерского монастыря, славного на Руси святостью своих под-вижников Антония Печерского, Феодосия Печерского, преподобных Никона Великого и Нестора-летописца. Так что перед началом совета все прибывшие князья посетили не только мощи святых молитвенников, но и игумена печерского Маркела и митрополита Никиту, специально прибывшего из Киева по такому случаю. Многие князья впервые видели митрополита, и тем более мало кто из них знал, что митрополит Никита был всего лишь вторым русским первосвященником в Киевской митро-полии. Первым русским митрополитом был Иларион,[75] поставленный синклитом русских епископов по повелению великого князя Ярослава Мудрого в 1051 году, который сразу же по смерти Ярослава в 1054 году то ли схиму принял, то ли хитрыми греками был от митрополии отре-шен и тихо жил под именем игумена Никона. Сие осталось тайной, как говорится, за семи замками…