Святость и святые в русской духовной культуре. Том 1.

Наконец, одно из важных назначений первого стиха «Прогласа» состоит во введении слова «прежде» и стоящей за ним идеи. Пророчества пророков прежних времен раскрывают свой глубинный смысл в новые времена [64], когда миру явился Христос. Тем самым устанавливается связь Нового Израиля, христианства со Старым Израилем, Богоизбранным народом Библии. Избрание и обетование прежде принадлежало иудеям, ныне христианам. Поэтому в самой идее связи, преемства кроется и мотив противопоставленности: прежде — одно,

ныне — другое. И этот переход от «прежде» к «ныне», от старого к новому, от закона к благодати (как скажет позже митрополит Иларион) многократно отражается в «Прогласе» — там, где «чужое» соприкасается со «своим». Контраст между прежде и ныне в «Прогласе» должен постоянно иметься в виду, даже когда эти категории явно не обозначены. Собственно, следующий стих и отражает это противопоставление, но оно скрыто омонимией, раскрываемой лишь при учете указанных двух планов. Для «прежних» времен приход Христа, который собирает народы, лежит в сфере потенциального, чаемого будущего, провиденциального. Для «нынешнего» времени это уже свершившийся факт, настоящее, реальность. Именно поэтому стих «Хрестъ грядетъ / съберати языкы», являющийся не вполне точной цитатой из Исайи («И вот приду собрать все народы и языки», LXVI, 18) [65], не только передает содержание пророчества, но и как бы фиксирует настоящее состояние, когда Христос уже явлен, а «языки» собраны или собираемы. Связь с «прежде» в том, что содержание этого стиха — старое пророчество, о чем объявлено уже в первом стихе (не случайно, что этот второй стих как бы подхватывает в своем начале переданную ему из первого стиха инерцию: пр… пр… пр

… — хр… гр… бьр…; ср. также контраст носовых гласных: у, но я… я и т. п.). Связь с «ныне» в том, что следующий стих уже целиком во власти настоящего: «Хрестъ грядетъ…», так как: «светъ бо есть / вьсему миру сему», что отсылает уже почти исключительно к новозаветным образам. Ср.: «пакы же имъ рече Иисусъ глаголя. азъ есмь светъ миру», Ио. VIII:12 (Мар., Зогр. [есмь] и др.) в соответствии С …'Εγώ ειμι το φως του κόσμου (ср. Ио. ΙΧ:9 [то же]; XII:46: «азъ светъ въ миръ приде…» [Мар.] — έγω φως εις τον κόσμον έληλυθα…; и особенно «вы есте СВетъ всему миру», Мф. V:14 [Мар.] [66] в соответствии с греч. Υμείς έστε το φως του κόσμου; ср. еще Ио. III:19, отчасти I:4; Деян. XXVI:23 и др.). Библейская «световая» образность, будучи источником новозаветных образов, тем не менее локализуется в существенно иной сфере [67]: свет не только как противоположность тьмы, мрака, но и как сияние славы — «Восстань, светись, Иерусалим, ибо пришел

свет твой, и слава Господня взошла над тобою… а над тобою воссияет Господь, и слава Его явится над тобою» (Исайя LX:1–2); «Не будет уже солнце служить тебе светом дневным, и сияние луны — светить тебе; но Господь будет тебе вечным светом, и Бог твой — славою

твоею» (LX: 19). Впрочем, у Исайи мотив соприродной свету славы соединяет два фрагмента, которые присутствуют и в «Прогласе», ср.: «и вот, приду собрать все народы и языки, и они придут и увидят славу Мою… которые не слышали обо Мне и не видели славы Моей; и они возвестят народам славу Мою», Исайя LXVI:18–19.