И разве эта ниневийская история чудесного спасения вопреки первоначальному замышлению Господа не лучший пример и для русских людей в 70–х годах XIII века? Чего еще недоставало им, чтобы последовать примеру ниневитян?
И почти в отчаянии, по меньшей мере с глубокой угнетенностью, видя невосприимчивость к добрым примерам и, напротив, привязанность к греху, Серапион в последний раз описывает положение, и его голос, до сих пор мягкий и спокойный, обретает решительность, хотя и взволнованность не покидает его:
И уже не столько моля, сколько повелевая, как если бы это был час последней возможности:
И единственный выход к спасенью — мольба–просьба, обращенная к Господу, как это сделал некогда Давид:
«
Вершина ораторско–проповеднических способностей Серапиона, силы его слова — третье
«слово», подхватывающее с самого начала тему человеколюбия Господа и продолжающее призыв к покаянию на фоне наиболее полно развернутой картины разорения Русской земли. Действительно, это наиболее красноречивое «слово» среди всех других у Серапиона варьирует содержание и приемы второго и отчасти первого «слов». С удивительным терпением, но и с настойчивостью, которая такова, что не предполагает со стороны уговариваемых реакции сопротивления, противостояния или отторжения, Серапион ищет тот ключ, который может открыть столь неподатливые к разумным увещеваниям сердца его духовных детей. Но, вероятно, к сердцам многих он находил такой ключ (Большая часть третьего «слова» Серапиона — шедевр древнерусской проповеди и, безусловно, лучший в XIII веке образец церковно–учительного красноречия, содержащий богатый репертуар излюбленных Серапионом риторических приемов, с помощью которых возникает сильно написанная и трагическая картина случившегося, страдания людей, пребывающих в грехе и ничтожестве, которым грозит гибель, и взаимосвязи этих двух бед.