Святость и святые в русской духовной культуре. Том II. Три века христианства на Руси (XII–XIV вв.)

Н. Редков на основании процитированных фрагментов и предполагая смоленское происхождение Климента делает вывод, что «в первой половине XII века в Смоленске была высшая школа, что Смоленский пресвитер Фома учился у учителя Григория, вероятно, грека — греческому языку и толкованию Св. Писания. […] что и сам м. Климент […] получил свое образование в Смоленске, и что, следовательно, высшие школы в Смоленске существовали и ранее» [20]. Нечто подобное допускал в своей «Истории» и Татищев, говоря о смоленском князе Романе Ростиславиче (1160–1180 гг.), который «был вельми учен всяких наук», а также «к ученью многих людей понуждал, устрояя на то училища и учителей, Греков и Латинистов, своею казной содержал и не хотел иметь священников неученых» 

[21]. При том, что это сообщение Татищева было поставлено под некоторое сомнение [22]

, в Смоленске, видимо, действительно была школа, ставившая себе задачей нечто большее, чем просто обучение грамоте, и, возможно, она была не одна, и действительно были «Греки и Латинисты» (можно напомнить, что еще при деде Романа князе Мстиславе Владимировиче из Греции в Смоленск прибыл Мануил, ставший впоследствии епископом Смоленским). Предполагают, что эта «высшая» (название, конечно, условное и неосторожное) школа с учителями греками и латинистами, в которой, может быть, учился и Авраамий, была основана при церкви Иоанна Богослова [23]. Не стоит поддаваться искушению видеть в древнем Смоленске «верхнеднепровские» Афины, но сама картина смоленских мальчиков, изучающих греческий, или молодого Климента Смолятича, «потонку пытающего» библейские тексты в свете Платона и Аристотеля, внушает чувство гордости и стоит многого. Несомненно, многое говорит об уровне просвещения в Смоленске и история его сношений, прежде всего деловых, торговых, с Западом, с «немецкими гостями». Эти сношения предполагали определенную практику контактов, требовавших от смольнянина-купца умения объясняться, будучи в Риге или на Готском берегу, и объяснить «немецкому гостю» в Смоленске то, что необходимо. Контакт людей разных национальностей (русских, немцев, шведов и др.) был одновременно и контактом языков — и русского, и немецкого, и латинского: без знания языка, слова не могло бы совершаться дело, и потому слово

языкъ в договорах Смоленска с Ригой и Готским берегом, обозначающее чужестранца, с которым входят в деловые отношения, всегда предполагает и язык этого чужестранца — латинский (он действительно был употребителен при сделках), немецкий, «готский» (эти определения представлены в договорах многими десятками примеров). Лишь один из характерных фрагментов: …оутвьрдили миръ что был не мирно промьжю смольньска и ригы и готскымь берьгомь

всемъ коупчемъ Пре сеи миръ троудили ся добрии людие Ролфо ис кашеля, Божий дворянинъ тоумаше смолнянинъ аж бы миро быль и до века, оурядили пакъ миръ како было любо руси и всемоу латинескомоу языкоу кто то оу роусе гостить : На томъ мироу аж бы миръ твьрдъ быль тако быль князю любо и рижанъмь всемъ и всемоу латинескомоу языкоу И всемь темь кто то на оустоко моря ходить : аж бы нальзлъ правдоу то напсати како то держати роуси с латинескымь языкоме и латинескому языкоу съ роусию то держати. Аж быхомъ что тако оучинили того Богъ не даи аж бы промьжю нами бои былъ (Торговый договор Смоленска с Ригою и Готским берегом, 1229 г. Список А, готландская редакция, 5–12) [24].