Святые в истории. Жития святых в новом формате. I–III века

С детских лет Ориген не расставался с книжными свитками, обладал исключительной памятью и познаниями в разных науках.

В восемнадцатилетнем возрасте он уже возглавлял в Александрии огласительное училище, основанное Климентом Александрийским, и имел много учеников. В течение двадцати восьми лет Ориген Адамантий увлеченно занимался изучением Библии, сделав сравнительный анализ текстов Ветхого Завета на языке оригинала и всех его греческих переводов. Этот серьезный богословский труд, известный под названием «Гекзаплы», стал важным пособием для многихдальнейших исследователей Писания.

Но, как всякого увлеченного человека, Оригена нередко заносило в крайности. Он умел наживать врагов и в какой-то момент был изгнан из родной Александрии.

Поселившись в Цезарии Палестинской, он и здесь открыл богословскую школу, наподобие александрийской, где его и нашли двое любознательных братьев из Неокесарии.

«Я поражен был его речью, как стрелою, и именно с первого дня, ибо речь его представляла в некотором роде смешение приятной привлекательности, убедительности и какой-то принудительной силы», – признается один из них.

В своей школе Ориген последовательно обучал учеников различным наукам: астрономии, физике, физиологии, геометрии, словесности, постепенно переходя к произведениям древних поэтов и философов. Но все знания у него служили общей цели – вели к познанию Бога.

«Этот человек получил от Бога величайший дар – быть переводчиком слова Бога к людям, разуметь слово Божие, как Бог Сам его употреблял, и изъяснять его людям, как они могут уразуметь», – написал Григорий Неокесарийский в своей «Благодарственной речи Оригену».

В школе Федор принял крещение и, по-видимому, сменил имя – отныне его звали Григорием, что значит «бодрствующий», «пробудившийся». Ученые выяснили, что раньше это имя ни у кого не встречалось, – возможно, его придумал себе сам пробудившийся и уверовавший во Христа юноша.

По-видимому, Ориген с большим участием относился к своему восприимчивому, способному ученику. «Ибо он [Ориген] поразил меня и жалом дружбы, с которым нелегко бороться, острым и сильно действующим, жалом умелого обращения и доброго расположения, которое, как благожелательное ко мне, обнаруживалось в самом тоне его голоса, когда он обращался ко мне и беседовал со мною», – рассказывал Григорий.

Из студенческих лет Григория Неокесарийского известен такой случай. Однажды, когда он беседовал с учителями на площади, к нему подошла известная в городе блудница и стала требовать плату за якобы совершенное с ней прелюбодеяние. Григорий стал ей возражать, уверяя, что она ошиблась и приняла его за кого-то другого. Однако блудница не унималась и продолжала кричать на всю площадь. Тогда юноша попросил друга заплатить ей – у него с собой столько не было.

Но как только блудница взяла деньги в руки, она упала на землю в припадке беснования, «представив собою присутствующим ужасное и страшное зрелище: распущенные волоса, терзаемые ее руками, глаза навыкате, рот, испускающий пену. И не прежде перестал душить ее демон, как оный великий муж воззвал к Богу и умилостивил Его за нее» – так описал этот эпизод святитель Григорий Нисский в своем «Слове о жизни святого Григория Чудотворца».

Придя в себя, блудница призналась в обмане – ее подкупили и подговорили опорочить Григория студенты из другой школы, которым не давал покоя его чистый, безукоризненный образ жизни. Они хотели над ним посмеяться – и сами же были при всех осмеяны и разоблачены.

Эта история хорошо показывает, что Григорий уже в юности заметно отличался от сверстников, и прежде всего – смирением, праведным образом жизни и скромностью. Вот его собственное признание: «Хорошая вещь – молчание и именно как часто для многих других [людей], так особенно для меня… Ибо я не навык и не искусен в тех прекрасных и благопристойных речах, которые произносятся или составляются в стройной последовательности, как бы в неудержимом потоке, из отменных и превосходных слов и выражений. Может быть, я и от природы слишком мало способен заниматься этим приятным и поистине эллинским делом». Во время учебы у него был свой круг общения: родной брат Афинодор; Фирмилиан, который в будущем станет епископом в Цезарии Каппадокийской и будет переписываться с Киприаном Карфагенским по поводу еретиков; наверняка, и другие молодые люди, тоже христианских воззрений.

Но рано или поздно годы учебы должны были подойти к концу. Григорий достиг и даже немного перешагнул свое тридцатилетие – пора было начинать самостоятельную жизнь, возвращаться в родной город.

Мы помним, что Григорий был «не искусен в… прекрасных и благопристойных речах», но, покидая огласительное училище, он написал и торжественно произнес перед публикой панегирик. Только это было не похвальное слово в честь цезаря или важного общественного лица, как было принято среди упражняющихся в красноречии, а «Благодарственная речь Оригену», любимому учителю. Текст речи долгое время бережно хранился в рукописях Оригена, благодаря чему дошел до наших дней.

В начале выступления Григорий сделал признание, что «прошло уже восемь лет с того времени, как мне самому совершенно не приходилось произносить что-либо или писать какую-нибудь большую или малую речь», – но он словно знал, что ему больше не суждено будет увидеться с учителем, и сумел преодолеть смущение.

«Подобно искре, попавшей в самую душу мою, возгорелась и воспламенилась моя любовь как к священному, достойнейшему любви самому Слову. Которое, в силу своей неизреченной красоты, привлекательнее всего, так и к сему мужу, Его другу и глашатаю», – вот главное, за что он благодарил наставника.

Из исповедальной речи мы также поймем, как тяжело было Григорию возвращаться домой, в прежнюю жизнь. Он ехал в родную Неокесарию, как на каторгу. Ведь в школе он был полностью избавлен от «многопопечительности, какой требует повседневная жизнь, и беспокойств общественного служения», имея возможность «тщательно исследовать самого себя и делать то, что является поистине собственным делом».

Он признавался: «Меня ожидает все печальное: шум и смятение вместо мира и вместо спокойной и благоустроенной жизни – беспорядочная, а вместо этой свободы тягостное рабство, площади, суды, толпы и роскошь».

Для других жизнь в благоустроенном родительском доме среди роскоши, работа в суде или магистратуре, приятный досуг в кругу родных и друзей были бы пределом мечтаний, а для Григория – беспросветная печаль и «тягостное рабство».

Родные надеялись, что он все же станет юристом или займется другой общественной службой, – на обучение ушло немало времени, да, наверняка, и средств тоже. Но такая перспектива приводила молодого человека в ужас: «Меня ожидает настоящая ночь вместо дня, вместо ясного света – мрак, вместо празднества – печаль, вместо отечества – вражеская страна…»

Вернувшись в Неокесарию, в свою «вражескую страну», Григорий оказался на перепутье. И тут учитель снова протянул ему руку помощи – теперь уже из-за моря. Ориген прислал Григорию письмо, из которого видно, насколько хорошо он понимал и на расстоянии своего ученика.

Учитель во всех подробностях вник в его жизненную ситуацию: «Итак, твое дарование может сделать тебя совершенным римским юристом и эллинским философом тех школ, которые считаются знаменитыми. Но я желал бы, чтобы ты воспользовался всею силой своего прирожденного дарования в последней цели для христианства».

Ориген поступил мудро, не дав ученику конкретного совета, какую профессию ему следует избрать, – по сути, это было не так уж и важно. Но он сказал о самом главном: «Итак, господин мой сын, прежде всего занимайся чтением Божественных писаний». И напомнил, что постижение истины невозможно без молитвы – только так Бог ему откроет нужную дверь.

Нет, не зря говорил в своей похвальной речи Григорий, что, покидая школу, он уносит с собой «семена наставлений» своего учителя. «Я ухожу, плача, как отправляющиеся в путь, но все-таки эти семена я уношу с собою».

Григорий сделал выбор, который удивил всех, наверное, даже самого Оригена, – он стал монахом-отшельником!

Григорий решил полностью отказаться от мирской жизни, нашел пещеру в горах, неподалеку от Неокесарии, и начал вести строгую подвижническую жизнь – в постах, молитвах и чтении Божественных книг.

Люди во все века спрашивают: почему уходят в монахи? Что они чувствуют, отказываясь от всего, к чему прежде были привязаны?

Григорий Неокесарийский помог ответить на этот вопрос: радость освобождения, долгожданную свободу и полноту бытия. Это ощущение сброшенной с плеч тяжкой ноши мирской жизни точно сформулировал раннехристианский автор Марк Минуций Феликс: «Как путешественнику тем удобнее идти, чем меньше он имеет с собою груза, так точно на этом жизненном пути блаженнее человек, который облегчает себя посредством бедности и не задыхается от тяжести богатства».

Конечно, жизнь подвижника, избравшего пустынножительство, настолько трудна, что мы не в силах себе этого вообразить.

Она исчисляется не годами и месяцами – каждый день и даже час становится ареной невидимой борьбы. Но Григорий еще в школе Оригена научился «всегда держаться поставленной пред собою цели, ни в каком случае не уклоняясь с прямого пути…»

И благодарил наставника за то, что он сделал его «невосприимчивым к скорбям и нечувствительным ко всякого рода бедствиям, напротив, внутренне упорядоченным, уравновешенным и поистине богоподобным и блаженным».

С этого момента жизнь Григория Неокесарийского становится для всех тайной, а позднее – и легендой.

Из жизнеописаний святых разных веков известно, что Бог дарует подвижникам поистине неземные дары: прозорливость, умение исцелять молитвой и изгонять злых духов, способность чудотворений.

В одном из своих известных афоризмов Григорий Неокесарийский лишь намекает нам на эти великие тайны: «Созерцание видимого открывает сокровенное…» Вскоре об отшельнике стало известно во всей округе. Дошла новость и до епископа Федима, который управлял христианской общиной в городе Амасия, в соседней области Каппадокия. Он загорелся идеей поставить подвижника епископом в Неокесарии и с этой целью направил в горы посыльных.

Но Григорий провидел об этом духом и от всех скрылся, желая продолжать уединенную жизнь. Федим не отступился от своего и даже пошел на необычный, довольно дерзкий по ступок: он посвятил Григория в епископы… заочно, молясь, чтобы Господь Сам освятил эту необычную хиротонию. Григорию об этом тоже стало известно, и он воспринял такое посвящение как волю Бога. Отшельник сам явился к Федиму, чтобы его хиротония была совершена по всем правилам – так, как это велось с апостольских времен.

В Неокесарию в сане епископа Григорий вернулся приблизительно в 245 году. С этого времени он всегда будет жить среди людей, в трудах и заботах своей многочисленной общины.

Святитель Григорий Нисский, составивший в IV веке «Слово о жизни св. Григория Чудотворца», интересно описывает момент, как отшельник впервые появился в родном городе. Его встречало множество народа, но он, «идя как бы по пустыне, смотрел только на себя и на дорогу, не обращаясь ни к кому из собравшихся около него… Григорий входил в город, отовсюду теснимый сопровождающими, как будто весь город уже почтил его святительство. Но, освобождая себя от всяко го житейского бремени, святой не обращал на это внимания».

Замечательная зарисовка, показывающая молитвенную сосредоточенность Григория, – и «это самое показалось народу еще выше и удивительнее чуда», которое он совершил по пути в город. В Неокесарии выяснилось, что Григорию негде жить: у него не было ни церковного дома, ни собственного. Но когда кто-то из встречавших его об этом спросил, епископ ответил, что его домом является «покров Божий» и он привык не думать о том месте, где можно успокоить тело. Тогда горожане стали наперебой предлагать ему свой кров, и Григорий выбрал того, кто предложил гостеприимство первым, – этого человека звали Муссонием.

Отныне мы можем навсегда забыть о человеке, который в школе Оригена не отличался красноречием и старался держаться в тени. В первый же день, когда во дворе дома Муссония собралась толпа земляков, Григорий общался с ними до позднего вечера – и отныне так будет всегда. «И он, стоя в средине, уделял силою Святаго Духа каждому из собравшихся то, что соответствовало его нуждам: проповедовал, рассуждал, увещевал, учил, исцелял», – рассказывал Григорий Нисский.

Теперь каждый день в доме Муссония проходили молитвенные собрания, на которые приходили и знатные горожане, принося пожертвования, – и вскоре на эти средства в Неокесарии была построена христианская церковь.

Наверняка, она отличалась от привычных нам церквей. Храмовая архитектура, порядок богослужения, обрядность – все это будет развиваться и меняться на протяжении многих веков. Тем не менее это уже было отдельное, с любовью украшенное здание, где за общим столом собирались и вместе причащались верующие – в радости и простоте сердца. Жестокие гонения Деция Траяна затронули все римские провинции, включая и Неокесарию. Во время испытаний епископ Григорий дал совет своей пастве: всякий, кто не имеет силы и дара Божия претерпевать муки, может спрятаться. Это лучше, чем потом, устрашившись, отпасть от Бога.

По всей видимости, тех, кто предпочел укрыться, нашлось немало, – и епископ сам увел своих христиан в горы, следуя евангельской заповеди: Когда же будут гнать вас в одном городе, бегите в другой (Мф. 10: 23). Христиане спрятались в той самой пещере, куда по доносу местного жителя явились солдаты, но никого там не нашли.

Потрясенный чудом доносчик сам явился к Григорию Чудотворцу, чтобы тот принял его в свою паству. А диаконом у епископа Григория уже давно служил бывший языческий жрец, уверовавший во Христа. Во время гонений в Цезарии был арестован и Ориген. Его вздернули на дыбу, заковав в оковы и железный ошейник, долго истязали, после чего бросили в темницу.

Как только стало известно о смерти Деция Траяна на войне, осужденных опустили, однако шестидесятипятилетний Ориген так и не смог оправиться после пыток, тяжело болел и спустя три года умер.

«Свою длинную и праведную жизнь Ориген закончил исповедником: скончался от пыток и истязаний, полученных во время гонения Деция» – так писал о нем известный богослов XX века Александр Шмеман в своей книге «Исторический путь Православия». «Желание мученичества, не ослабевавшее в нем с детства, исполнилось. Если образ Оригена – необычайно привлекателен, пример – вдохновляющий, то богословие его в конечном итоге сыграет роковую роль в истории церковной мысли и многими скорбями преодолеет Церковь соблазны и опасности „оригенизма“».

«Аллегорическое богословие» Оригена завело его так далеко, что он был осужден на Поместном Константинопольском соборе 543 года, и на V Вселенском соборе 553 года.

Но для Григория Неокесарийского и многих его современников Ориген был прежде всего талантливым учителем и «переводчиком слова Бога к людям», который многих своих учеников привел ко Христу.

В течение примерно двадцати пяти лет епископ Григорий управлял общиной в Неокесарии. По его благословению были установлены новые церковные праздники в честь мучеников, пострадавших за Христа, он писал богословские сочинения, боролся с ересями. В то время среди христианских восточных Церквей распространилось лжеучение Павла Самосатского (Самосата – город в Сирии), весьма своеобразно толковавшего понятие Троицы. Для осуждения этой ереси в 264 году был созван первый Антиохийский собор, и на почетных местах в этом собрании епископов сидели Григорий, епископ Неокесарии и его брат Афинодор, епископ Понта.

По преданию, накануне собора Григорий усиленно молился, чтобы постичь тайну Святой Троицы. И в виде́нии ему явилась Пресвятая Богородица с апостолом Иоанном Богословом, облаченным в архиерейские одежды. Апостол Иоанн его научил, как правильно исповедовать тайну Троицы, и, проснувшись, епископ Григорий записал видение.

По другим сведениям, свое откровение он получил раньше, когда готовился к рукоположению в епископы и не знал, как правильно произносить «Символ веры».

В любом случае эта запись, сделанная его рукой, долгие годы хранилась в Неокесарийской Церкви и легла в основу «Символа веры», принятого на Первом Вселенском соборе в 325 году – того, что и по сей день произносят православные христиане во время богослужения.

В своих богословских сочинениях епископ Неокесарии писал, что Бога никому нельзя до конца познать и даже воспеть достойным образом, однако Он бесконечно близок, щедр, милостив к каждому. И в этом признании Григория чувствуется и его личный опыт.

Как и Иоанн Богослов (не случайно именно он в видении открыл ему «Символ веры»!), епископ Григорий тоже борется с теми, кто пытается превратить Христа в «бесплотного духа», а христианство – в миф.

«Если кто говорит, что Христос есть совершенный человек – отдельно и Бог Слово – отдельно, и не исповедует Единого Господа Иисуса Христа, как написано, анафема да будет», – писал он в своем сочинении «Двенадцать глав о вере».

В его творениях отражены многие исторические реалии того времени, в том числе – войны с готами. Епископ говорил, что в то время, когда многие бросают свои дома, христиане не должны поддаваться искушениям и брать чужого, – судя по всему, такие случаи имели место.

«А что во время [вражеского] нашествия, среди столь великого стенания и столь многих слез, некоторые осмелились время, угрожающее всем гибелью, считать для себя временем корысти, то это свойственно людям нечестивым и богоненавистным и таким, которых низость не может быть превзойдена. Поэтому мы решили объявить всех таковых отлученными…»

Однажды из небольшого города Команы в Неокесарию явилось посольство с просьбой, чтобы святитель Григорий и у них тоже утвердил церковь и рукоположил достойного епископа. Григорий Неокесарийский отправился в соседний город и пробыл там несколько дней. Когда же пришло время избрать епископа, он указал на Александра – простого угольщика.

«Когда один из присутствующих со смехом вывел на средину упомянутого, одетого в худое рубище и то не на всем теле, и вместе всею внешностью – руками, лицом и всем телом, запачканным от делания углей, указывающего на свое ремесло, то в таком виде стоящий на средине Александр был предметом смеха для прочих», – рассказывал Григорий Нисский.

Но очень быстро выяснилось, что Александр лучше других знал Священное Писание и был прекрасно образован, – его осталось только умыть и переодеть. В историю Церкви этот человек вошел как священномученик Александр, епископ Команский.

С именем епископа Неокесарии связано столько преданий и чудесных историй, что его уже при жизни стали называть Григорием Чудотворцем.

Как-то два брата получили наследство и никак не могли поделить между собой озеро на отцовской земле. Каждый из них собрал группу сторонников, и все они явились к епископу, чтобы тот разрешил их спор. Григорий Неокесарийский уговорил их подождать до завтра, а сам ушел на берег озера и провел там всю ночь. Когда рассвело, все увидели, что спорить больше не о чем: за ночь озеро ушло под землю.

И это лишь одна из многочисленных историй, которые на протяжении веков передавались из уст в уста. Люди верили, что, взмахнув своим посохом, епископ может останавливать реки и очерчивать границы половодья, сгонять и разгонять тучи, передвигать с места на место горы, а воткнутый в землю жезл превратить в зеленый дуб. И мы уже никогда точно не узнаем, какие из чудес произошли в реальности, а какие являются вдохновенными легендами…

Составляя или в очередной раз переписывая жития святых мучеников, многие не могли удержаться, чтобы из любви к святому не добавить в текст то, что они тоже слышали, и приукрасить историю на свой лад.

Как замечательно написал об этом французский историк Г. Буассье, «все без колебаний допускали действительность Актов мучеников, которые читались в церквях для прославления верующих; то было время, когда распускались блестящие цветы легенды» («Падение язычества»).

В начале IV века против сочинений такого рода активно выступал церковный историк Евсевий, епископ Кесарийский. Он называл их «нелепыми и нечестивыми».

Позднее «Декретом о принимаемых и не принимаемых [Церковью] книгах», который приписывается римскому папе Геласию I (V век), подобные сочинения были официально запрещены в Римской Церкви, «потому что имена их авторов совершенно не известны, и неверующими или несведущими людьми они были дополнены или, наоборот, сокращены».

Но спустя много веков мы воспринимаем «цветы легенды» как благочестивые предания: для нас они тоже являются свидетельствами веры первых христиан. Попробуйте отделить историю пострадавшего при Диоклетиане воина-христианина Георгия, родом из Лиды Палестинской, от деяний Георгия Победоносца, который сражался с драконом, пожирающим девиц! Да и надо ли? Как говорится, каждому по вере его…

Остается только добавить, что Григорий, епископ Неокесарийский, мирно скончался приблизительно в 270–275 годах, в царствование императора Аврелиана, в возрасте примерно шестидесяти лет. Он завещал не покупать особенного места для его погребения, ибо, как пояснил автор жизнеописания святителя, «если при жизни он не хотел называться господином какого-нибудь места, но проводил жизнь в чужих домах, то и по смерти, конечно, ему не будет стыдно лежать в чужом владении».

Из христианской общины Неокесарии вышли те, кого теперь называют отцами Каппадокийской Церкви: святитель Василий Великий и два его родных брата – Григорий Нисский и Петр Севастийский.

Как сообщал Василий Великий, до второй половины IV века неокесарийцы «не прибавляли ни действия, ни слова, ни таинственного какого-либо знака сверх тех, какие он оставил», имея в виду епископа Григория.

По свидетельству древних авторов, когда Григорий Неокесарийский вступал на кафедру, в городе было только семнадцать христиан, а перед его кончиной осталось всего семнадцать язычников, – и это тоже можно считать настоящим чудом. Ведь его служение пришлось на время, когда многим казалось, будто мир сошел с ума. Достаточно сказать, что после смерти цезаря Септимия Севера за семьдесят два года в Римской империи сменились двадцать три императора: трое правили по году, двое – всего по месяцу, и лишь один из них умер своей смертью. В империи царили анархия и безвластие, нищета, инфляция, страх перед будущим, уныние… Везде – но только не в христианских общинах.

Христианские церкви стали теми «кораблями спасения», где люди жили по законам любви и надежды. Все без исключения, даже рабы, которых в Древнем Риме вообще не считали за людей, для епископов были Божьими творениями, имеющими бессмертную душу.

Добрые пастыри без устали исцеляли больных, помогали беднякам, защищали в суде несправедливо обиженных. Так будет и в городе Миры Ликийские, где во главе Церкви встанет добрейший и справедливый епископ Николай – Угодник и Чудотворец, и на острове Кипр, где крестьяне изберут в епископы смиренного пастуха Спиридона Тримифунтского, тоже совершавшего великие чудеса, и везде, везде…