Связанные судьбы

Он висел, прикованный за руки, в темной камере, сырой, провонявшей запахами горячего железа, боли, крови и пота. Было так темно, что глаза не сразу стали выцеплять детали: тяжелая решетка, закопченная, массивная, вместо одной стены, холодный каменный пол, округлая жаровня с едва тлеющими углями, маленький стол с выложенными аккуратно кнутами, ножами, огромными щипцами, стул у стены напротив. Где-то за решеткой, в коридоре, вне поля его зрения, горел факел – чуть колыхались тени, и слышались тяжелые шаги стражи.

Затем пришла ослепляющая боль, и он выгнулся, не заорал – замычал глухо, чуть ли не кроша зубы в пыль, кусая сухие губы и дыша тяжело.

Нельзя кричать. Если он правильно понял, куда попал, следующего визита хозяев этой пыточной камеры он, скорее всего, не переживет.

Боль не давала думать, не давала запустить лечение, плескала волнами по обожжённым ногам, по спине, щипала открытые раны за лопатками, накатывала все с большей яростью, пока он снова не потерял сознание.

Очнулся все там же, в той же дурно пахнущей темноте. Тело регенерировало медленно, хотя кто знает, сколько он был в отключке? Может, минуту, а может и часы. Можно было бы уйти наверх, в свой мир, но кто гарантирует, что тот, в чьем теле он сейчас находился, выберется сам?

Пошевелил затекшими руками, ногами, стараясь не стонать от простреливающей боли, проверяя целостность сухожилий – могли и подрезать, чтобы обезопасить себя. Пол казался ледяным – или это он пылал жаром? Заражение крови как минимум, ну и воспаление легких до кучи. Это если не считать множественных ожогов, рассечений, гематом и порезов. Били его, похоже, долго и старательно – один глаз почти ничего не видел, и нос был сломан, и губы были распухшие, с содранной кожей, и в ушах звенело. В груди царапало до спазмов, хотелось кашлять, и тело крутило, покрывалось по́том, слабело – организм старался восстановиться и забирал последние силы.

Едва сдерживаясь, чтобы не провалиться в забытье, пленник все-таки смог нащупать Источник. Неожиданно слабый, мерцающий. Как всегда, ощутил ужас и бесконечную, раздирающую на части любовь, и снова накатила волна невыносимой боли, заставляющей корчиться, судорожно сглатывать сухим ртом комки запекшейся крови и терпеть обжигающие солью слезы. Кожа горела, будто ее натирали на терке, сердце заходилось в спазмах, и в горле жгло от поднявшейся желчи. Он терпел, сколько мог, слушая шаги в коридоре – только бы не заглянули, только бы дали ему время – пока его не начало тошнить. Дернул головой и снова потерял сознание.

Через два часа в камеру вошли трое. Услужливо горбящийся старик с факелом и ведром воды – ведро он поставил на пол, закрепил коптящий и потрескивающий светильник в кольцо на стене и стал разжигать жаровню. Тяжеловесный пожилой мужчина в странной кожаной одежде, темно-зеленой, будто пошитой из широких ремней, с коротким мечом на боку. Он подергал цепи, проверил кандалы, брезгливо поднял за подбородок голову заключенного, двумя пальцами раскрыл ему веко, присмотрелся, приложил руку к грязной горячей груди.

– Осторожно, тха Ранши, – тонким голосом остановил его третий, тощий, одетый в какую-то хламиду, – я бы не стал рисковать и приближаться к этой твари.

– Вы и не рискуете, почтенный Урухши, – презрительно ответил проверяющий. – Не перестарались мы? Третьи сутки в сознание не приходит.

– Крылатые твари живучи, – певуче сказал его собеседник, аккуратно устраиваясь на стуле и расправляя мантию. – А этот – особенно. Ледяная вода быстро приведет его в порядок. Приступай, Тарту.

Старик, перебирающий инструмент на столе и что-то напевающий, взял ведро и с удовольствием окатил прикованного у стены человека. Тот задергался, закашлялся с сипом, затряс головой, поднял на присутствующих ошеломленный взгляд, быстро облизываясь – видимо, подыхал уже от жажды.

– Снова здравствуй, Охтор, – любезно проговорил тощий в мантии. – Время подумать у тебя было. Мы можем повторить наше развлечение, – он кивнул на старика, вернувшегося к жаровне и выкладывающего на нее тонкие железные пруты, – или ты все-таки согласишься нам помочь?

– В чем помочь? – спросил названный Охтором. Голоса не было, он шептал и хрипел.

– Память отшибли? – поинтересовался его собеседник. – Нам нужен проход.

Память двоилась, подкидывая не самые приятные картинки. Источник утихал, мерцая, и Макс сжал кулаки, переступил босыми ногами. Мужик в кожаной одежде насторожился, подобрался – сразу понятно, что воин.

– Прохода не существует. А если бы и был – вам не выжить там, – сказал пленник с усилием и снова закашлялся, сплюнул крупный сгусток крови, облизнул губы. Глаза его лихорадочно блестели.

– Это уж не тебе судить, – с любопытством глядя на дергающегося в цепях заключенного, пропел своим фальцетом тощий. Он, что ли, владелец этого места? – Армия Тха-ора непобедима. И тха-но-арх очень недоволен, что до сих пор никто из вас, старших, не попался нам. Кроме тебя. Ну что, так и будешь молчать? Неужели смерть предпочтительнее?