Свиданье с Богом у огня. Разговоры о жизни, любви и самом важном

Сдав роман редактору, я начинаю жить «полной грудью» здесь и сейчас. Я соглашаюсь на все и сразу, на любые предложения от телеканалов и журналов, потому что соскучилась по «живому», по людям, кровообращению, по энергичной, бодрой, чужой, интересной жизни.

Я соскучилась по запаху кофе из кофейной машины, у него совершенно особенный запах, по шуму больших учреждений, где множество людей одновременно разговаривает, жует, смеется, курит. Я соскучилась по игре в ничего не значащие вопросы и никому не нужные ответы: «Как вы добрались? – Спасибо, прекрасно! – А то, знаете, город сегодня стоит!» Знаю, знаю, и мне это нравится!.. По крайней мере в данный момент.

Суета, беготня, толстые осветительные кабели на полу в студиях, непременные пороги, о которые я всегда сослепу спотыкаюсь, грим, зеркала, команда в наушниках «Моторы идут!».

Любовь к такого рода жизни продолжается у меня иногда несколько недель. Я рано уезжаю, поздно приезжаю, вполуха слушаю, что рассказывают дети, и уж совсем не слушаю мужа – сейчас не до него, не до него решительно!.. И каску из чемодана он кое-как вытаскивает сам, и ужинали они опять без меня, ну и что тут такого?! Нет, а что такого-то?! Сами, что ль, не поужинают?!

Потом я начинаю уставать. Стремительно. Неудержимо.

Я начинаю уставать и уже напоминаю себе не персонаж из кинокартины «Весна» в исполнении бессмертной Раневской, а белку из рекламы, неизвестно кем исполненную, – помните?.. Ну, колеса крутятся, белки в них несутся, потом одна из белок все же сдает, вываливается из колеса и оказывается прелестным и обессиленным молодым человеком. Он изнемог, он сгорел на работе, наподобие меня. Тут кто-то из сердобольных подает ему шоколадный батончик, молодой человек откусывает, мигом превращается обратно в белку, вскакивает в колесо – и понеслось, понеслось, закрутилось, закрутилось!..

Чем мы все тут занимаемся, думаю я со скрежетом, пробираясь по пробкам на очередную глубоко осмысленную работу, наподобие колеса. Чего нам всем надо?! Чего мы добиваемся-то?!

Нет, ну правда!..

Очередная съемка, очень нужная, разумеется, и начинается она в семь часов вечера, разумеется. Раньше никак нельзя, все расписано по минутам. Должны снимать ролик для «социальной рекламы», необходимое, благородное дело!.. Ролик в эфире идет десять секунд. Снимается пять часов.

Я приезжаю в студию – все студии расположены на бывших оборонных предприятиях, в путанице заброшенных зданий, высоковольтных столбов, гаражей с покосившимися дверьми. Предприятия давно обанкротились и теперь сдают «площади» востребованным, деловым, хватким молодым людям, работающим на телевидении и делающим большие и важные дела вроде нашего ролика-кролика.

Заезжать непременно под шлагбаум. Над шлагбаумом непременно должно быть написано «Автосервис», но на это не следует обращать внимания. Плохо освещенная территория, мрачные темные постройки, которые еще не успели сдать, или они еще не успели рухнуть. Снег расчищен кое-как, кругом понатыканы машины тоже кое-как.

За покосившейся дверью холодный замусоренный коридор, во впадинах от выбитой плитки лужицы растаявшего снега, натащенного с улицы. За следующей дверью – металлической – открывается рай и воплощение американской мечты.

Много людей, много огней, запах кофе из машины… Толкотня, давка, веселые голоса. Телевизионные барышни в цветных легинсах и рваных джинсах. Телевизионные юноши, погруженные в свои айподы и вообще «макинтоши». Кресла, подвешенные к потолку на цепях, – дизайн, дизайн!.. Гримировальные лампионы отражаются во всех зеркалах. Гримеры – их две, две девицы на меня одну! – помалкивают и как-то странно стараются не сталкиваться со мной глазами в этих самых зеркалах, и вскоре выясняется почему. Они обе из кино. Они стопроцентные, абсолютные, ко всему готовые профессионалы, и неловко им здесь, и неуютно, хоть это и называется «подработка», и я их понимаю вполне. Они работают очень быстро и очень хорошо, так хорошо, что через какое-то время на моем лице невесть откуда на самом деле появляется лицо, а потом еще через какое-то время даже красота.

Ну все, можно приступать.

Камера выставляется долго и старательно, чуть не с высунутым от усердия языком. Оператор то и дело бегает к монитору проверить, как оно там, что показывают-то, в видоискатель он смотреть не умеет, не научился пока еще. Режиссер морщит лоб и то и дело берет в горсть свой подбородок, для верности. Чтоб не только лоб, но и подбородок были задействованы в работу. По очереди подбегают мальчики и девочки и поправляют на мне нечто. Те, которые не подбегают – их человек сорок, – толпятся позади режиссера, смотрят в монитор, в айподы, друг на друга и дают советы. Оставшиеся качаются в креслах, цепи посверкивают и позвякивают, и строчат сообщения на айфонах.