Свидание вслепую

А это – начало девяностых! Какие памперсы?! И пеленок-то особо не достать. Тогда как-то сразу стало трудно жить – и с продуктами, и с ценами, да и с заработками беда. Захар вкалывал как каторжный, за любые сверхсверхурочные брался, за любую дополнительную работу. Через пару лет ему это аукнулось – что-то там надорвалось в организме, и если бы не шаман, к которому друзья отвезли его полумертвым, наверняка так и помер бы, неизвестно отчего…

Но это другая история. Отдельная.

А тут еще на фоне резкого обнищания дети в городе стали повально болеть. Тогда две семьи – его и Иринина – собрались и решили: чай, дети – не сироты обездоленные, и не в поле обсевки, семьи имеют. Справимся, все вместе поможем!

Иринку с Никиткой и мамой Захара временно отправили пожить к деду Захарию, подальше от болезней и продуктового дефицита. У деда хозяйство справное, серьезное, дом двухэтажный и электричество имеется, водопровода, правда, нет, но водоснабжение и канализационные отводы сделаны индивидуальные. Они втроем – дед, отец и Захар – делали, и трубы прокладывали, и очистку отстойника установили. Так что в холодный деревянный туалет бегать не придется. И огород огромный, и куры-утки, и корова – полный достаток!

Иринины родители остались в городе – зарабатывать на всех, и Захар свою долю вносил, разумеется, мотаясь по командировкам и дополнительным работам.

Общеизвестно, что нет ничего более постоянного, чем временное, и предполагаемые полгодочка обернулись тремя годами раздельного проживания.

Квартирой своей Захар и не пользовался, опломбировал, так и стояла пустая. Думали поначалу сдавать, но за те копейки, которые могли тогда заплатить люди, заиметь себе лишние проблемы не захотели. Захар на все выходные и отпуска ехал сразу к деду, а если работал в городе, то жил у родителей.

А Никитка в дедовом доме да на натуральной продукте не то что не болел – не чихнул ни разу.

Да и Ирина расцвела…

Три года промчались, как один день!

За работой непомерной, отсыпаниями, отдыхом и снова работой он ничего не замечал.

Часто потом Захар пытался вспомнить: какие запоминающиеся события происходили в те три года, ну хоть что-то, за что бы зацепилась память – и ничего. Как в пропасть ухнули дни, месяцы, года. Будто и не было их!

Жизнь переменилась, когда Ирине подруга предложила интересную работу: порекомендовала ее на освободившееся место заведующей магазином одежды в нововылупившейся коммерческой структуре.

Ее взяли, Ирина с Никиткой и мамой вернулись в город. Ребенка – в садик или к бабушке, Ирина – на работу, Захар – в очередную командировку.

И хорошо ведь жили!

Когда он приезжал – любились до изнеможения, при любой возможности, смеялись над этим, секретничали, рассказывая друг другу, как жили порознь, делились новостями, обсуждали дела и работу, решали проблемы.

Ирине работа нравилась. Пришлось, разумеется, многому научиться и курсы специальные заканчивать, но директор магазина из нее вышел хороший. Интересно ей было, да и сама коммерческая структура и устояла и выжила – в те-то времена, а это о многом говорит! Иринку поставили заведующей уже двумя магазинами – еще не Европа, но уже «предтечи бутиков».

И у Захара дела налаживались. Хотя отрасль еще лихорадили перемены и борьба за власть, но то территориальное объединение нефтяной промышленности, в котором он работал, обрело более-менее стабильных хозяев. И гораздо более дальновидных, чем предыдущие. Это были не временщики, а люди, понимающие необходимость обновления отрасли, и главное – увлеченные освоением новых программ и территорий, не ограниченных родной страной. Пришлось Захару побывать за границей, ездить в другие страны, на континенты и острова, в длительные и не очень командировки. Главное – заниматься своим непосредственным делом: строить!

– Честно признаюсь: я не ангел, Иринке изменял. Не расчетливо-целенаправленно, вроде как – вырвался от жены, и скорее, вперед! Нет. Редко, но отдавая себе отчет, что делаю. Это, когда зашлют тебя, скажем… ну, назовем нейтральную страну, к примеру, в Малайзию. И ты сидишь там шесть, семь, а бывало – и восемь месяцев, на территории стройки. Твои бригады раза по три сменились, а ты не можешь, потому что только ты отвечаешь за каждую гайку и только ты, единственный, имеешь представление о процессе в целом. Вот и торчишь бессменной главной уткой – от первого вбитого клина и до красной ленточки. А в целях безопасности – документ подписываешь о том, что не имеешь права общения с местным населением, только с нанятыми рабочими, и то в одном ключе: «Я – начальник, ты – подчиненный». А в город – группой и под присмотром охраны. И тут приезжает кто-нибудь из представительства родной страны, или не менее родной фирмы, а сопровождает его такая русская переводчица, во-о-от в такой коротюсенькой юбчонке и томно-обещающе тебе воркует: «Я тоже одинока вдали от любимого…»