Свидание вслепую

На двенадцатый день Осип вывел Захара из чума, положил ему на плечи вожака упряжки Бельчака, весившего добрых семьдесят, а то и восемьдесят килограммов, и заставил приседать. Бельчак стойко вытерпел пять натужных приседаний Захара и тихо смылся подальше, когда его отпустили, а Захар побежал за санями.

Через двадцать дней он бегал с Бельчаком на плечах семь километров без передыху и остановки, привыкнув, как к родным, к искрам и всполохам перед глазами от постоянных перегрузок. Он возвращался в чум, отжимался на кулаках пятнадцать раз от пола и проваливался в целительный сон. Просыпался, ел, пил травяные настои неизвестного содержания, снова спал, вставал и начинал истязания над собой сначала!..

На двадцать пятый день после того, как он в первый раз встал, Осип объявил:

– Однако смыть болезнь надо, из кожи выпустить яды потусторонние!

И отвел Захара за стойбище, к одинокому небольшому чуму. Это было что-то вроде сауны: в центре большие круглые камни в поддоне, разогреваемые снизу костром, небольшое отверстие в крыше для вентиляции, емкости с водой.

Осип парился вместе с Захаром. Долго. Очень долго, напевая убаюкивающие заклинания, поддавая на камни какие-то зелья-настойки. Потом, ничего не говоря, вышел, оставив Захара одного, через полчаса засунул голову в разрез шкуры на входе и приказал:

– Выходи!

Не, нормально?! За бортом марток, морозец к тридцати, а он одежду забрал и – выходи!

Захар вышел в клубах поднимающегося от голого тела пара. Осип указал ему на небольшую площадочку утрамбованного снега, и когда Захар послушно встал туда босыми, горящими от перепада температур ступнями, шаман вылил на него ушат еле тепленькой родниковой водицы.

– Одевайся! – приказал.

В этот вечер шаман отменил спортивно-оздоровительные мероприятия на грани пыток изуверских. Осип указал Захару место у очага в центре чума, рядом с собой. Захар сел, как и шаман, скрестив ноги. Осип помолчал, покурил тонкую трубочку, с которой не расставался никогда, и вдруг улыбнулся, спрятав в щеках глаза-щелки.

– Однако, жизнь ухватил, Захарка! Завтра в стадо пойдешь, с чукчами олешек арканить, зверя почувствовать!

Помолчал, смотрел загадочно, в прищур на Захара, затянулся трубочкой, выпустил клубы дыма.

– Ты, Захарка, помнишь, где водили тебя? – спросил неожиданно, с нажимом.

– Ты про сны, которые я видел, спрашиваешь? – уточнил Захар.

– Однако глупый ты, Захарка! – издал скрипучий смешок Осип. – Это не сны, это ты в стране душ маетных, между мирами ходил.

– Не ходил, – всплыло перед глазами Захара калейдоскопом пережитое и виденное, – я оленем был, который в болоте застрял и вырвался, орлом, барсом, дрался за добычу, воином был разных народов.

– Никогда другим не рассказывай, нельзя! – предупредил Осип. – Великий Дух проверял тебя на жизнь. Удостоил! А помнишь, кто тебя назад вывел? – спросил, глядя Захару в глаза, шаман.

– Ты.

– Не моя! – покачал головой шаман. – Моя проводник, к Великому Духу обратился, он решал! Разрешил тебя назад вывести тому, кому ты нужен, однако!

Захар задумался над странной фразой.

– Женщина песню пела, позвала, – сказал Захар, окунаясь в яркое воспоминание. – И руку протянула, такую тонкую ладошку, я схватился, и она потянула и вытащила. Сказала: «Я с тобой».

– Твоя! – кивнул Осип.

– Да, – согласился Захар, – жена у меня, Ирина. Переживает очень, боится за меня.

– Не она, – выпустив порцию дыма, оповестил Осип, – другая. Твоя!

Захара поразили его слова и спокойная уверенность, с которой Осип утверждал нечто известное только ему. Он хотел было расспросить, да шаман не дал, остановил предупреждающим взглядом.

– Идем, покажу, что в тебе было, – позвал, поднимаясь с места, Осип.

Он привел Захара назад, к банному чуму, и повел дальше, к площадочке, где обливал его из деревянного ушата.

Ткнул трубочкой – смотри!

Там, где стоял поливаемый водицей Захар, среди девственно-белого, голубоватого сверкающего снега темнела почерневшая проплешина.

– Однако далеко ушел, еле вернулся, принес в себе много из того мира. Смыли, в землю ушло!

К назначенному Осипом времени для возвращения Захар научился арканить и скручивать оленей, перетаскал на плечах всех ездовых упряжки Осипа, бегал по целинному снегу по пять-десять километров, отжимался по тридцать раз, загорел от солнца и блискучести снежной, обливался еле теплой водой каждый день, научился понимать язык чукчей. Он был любимым развлечением и детей, и взрослых. Они учили его, крича что-то веселое, малышня висела на нем гроздьями, называя его «Захарка – носитель собак».

Через три месяца Василий Маркелович, выбравшийся первым из нарт, Захара не узнал, пригляделся – и аж рот открыл. Постоял, посмотрел, развернулся к Осипу и отвесил ему поклон до земли.

– Спасибо тебе, шаман великий, за друга нашего. Спас! С того света вытащил, век не забудем…

– Однако завтра поедете, – сказал Осип, – сегодня праздновать станем, песни петь, олешка кушать, ночевать останетесь.

Провожая следующим утром Захара, Осип прищурился и сказал напоследок:

– Однако, Захарка, твоя женщина тебя вернула, ты ее и ищи, мимо не пройди!