Свидание за гробом (СИ)

Инга прекрасно понимала, что пить они все равно будут, втихаря, кто сможет достать, но долго еще говорила с убедительными примерами, то смешными, то трагичными, убеждала, пугала, выслушивала, как они ее поняли. Такая работа. Как ни странно, ей все больше нравилось здесь. Пришло вдруг немыслимое раньше чувство общности с этими "ребятами". И легкости - она нужна здесь с ее способностями, как нигде раньше. И всех их она любила. И всем хотела бы сделать добро. Если бы только смогла.

Донесся из здания чуть слышный звонок - все рванули дружно на полдник. Инга собрала газеты и книжонки, встала, потянулась. Нужно было сопроводить оставшихся, самых беспомощных, до столовой. Куличков распутывал с колес вьющуюся повилику, бегал вокруг коляски, сопел, торопился. А Сашенька застыл в странной задумчивости. Его зеленые прозрачные глаза смотрели внутрь себя, в какое-то свое измерение, в свою даль.

- Что, Вовчик, помочь?

- Не, я сам.

- Инга! - Сашенька внезапно, судорожным движением руки схватил ее пальцы. - Вы могли бы приходить к нам, в отделение "Милосердия", хоть когда-нибудь, если будет время?

Она непонимающе посмотрела на него. Только успела освоиться на новой работе, разобраться во всех своих обязанностях, как вдруг еще новые просьбы. И так нагрузки выше головы, одна отчетность чего стоит...

- Я... ну ладно, как-нибудь, не сегодня, конечно.

- Побеседовали бы с нами. Мы же тоже люди. Там есть такие, которые и не встают, не гуляют никогда.

"Вообще-то это не моя работа. Нагрузить на себя еще лишние обязанности... И так не успеваю все сделать за смену, всем письма написать. Задерживаюсь". Но Инга неожиданно для самой себя сказала:

- Приду, Сашенька, приду.

Он потянулся к ней худой рукой с утолщениями на суставах, и Инга просто, без содрогания, пожала эту руку.

Солнце проходило через зеленые ветви перед окнами и заливало палату приглушенным светом, зеленоватым, как в аквариуме. Сашенька редко смотрел в окно - его кровать пряталась за стенкой шкафа. Он лежал и глядел на тени ветвей - это никогда не иссякающий калейдоскоп на потолке. Такой привычный. Всегда, так будет всегда. Пока он будет жить. Всегда одни и те же стены, этот потолок, шкаф за изголовьем. Его мир. На кровати у окна постанывает спящий Вася - одна голова, огромная, торчит из-под одеяла. Тела почти нет. Он никогда не встает. Зато, как может, тиранит всю палату своим характерцем.

Мимо со странными движениями, как-то задом наперед, прополз Андрюша, весь извиваясь на ходу и вздергивая подбородком. Умница Андрюша, он мог бы стать настоящим ученым, какая ирония судьбы!

Сашенька вздохнул тихонько и попытался перевернуться на живот, тихо, чтобы не разбудить спящих. В зеленоватом полумраке скользнула санитарка. Он нащупал книгу под подушкой, но не стал читать, силясь понять, что происходит. Его мир, ежедневный, неизменный, к которому он прикован до самого конца... Но что-то ворвалось в этот мир, он уже не тот, нет привычного равновесия. Нет больше христианского смирения, которое ему так тщательно вдалбливали. Сейчас он готов был закричать от бессилия, от невозможности побежать, побежать, как все, на нормальных ногах, куда-нибудь туда, где обалденно пахнут травы под солнцем, куда-нибудь в широкое поле, - там, непременно там, в разнотравье, будет бежать с ним рядом она, смеяться, убегать, потом позволит догнать себя...

...Нет, нет, нельзя думать об этом. А почему нельзя? Это ведь всё, что у него есть - уйти в свое измерение, в свой параллельный мир, и в нем жить. Там будет ветер, солнце, движение, сила мышц, вера в себя, там будет она, она...

Сейчас должна ввалиться эта грымза толстая Ленка с таблетками, от них голова такая дурная и трудно становится бороться со сном. Нет, он не станет принимать сегодня. Уж лучше как-нибудь выплюнет в подушку. Сегодня нельзя спать беспросветным, тупым, обычным сном. Нельзя. Сегодня должна придти она. Это непременно произойдет сегодня. Случится чудо: вот эта вот дверь распахнется и она, высокая, в белом, с черным плащом волос по плечам, появится вот здесь. Он будет ждать сколько нужно, он будет ждать весь день и завтра тоже. Она придет. Это так ясно. Он знал это. Как зеленеющее трепетом теней марево июньского сада за окном, как задумчивая, будто в водорослях, игра солнца естественно вошла в его существование, в его тридцатое лето жизни, так же етественно вошла и она, Инга. Он знал каждой капелькой своей крови, дрожью пальцев и нервным дыханием своих изуродованных легких, знал всей своей убогой и мудрой душой, знал, что она придет. Придет сегодня.

"Лето шло к закату" принято говорить о такой поре. Но на севере нет "пышного природы увяданья", а сразу, как-то безжалостно быстро, начинает лить неуютный дождь на фоне почерневшей зелени, отрезвляет и уносит летнее легкомыслие. Становится зябко и думается совсем по-другому.