- Да знаешь, я бы с удовольствием. Но скажу тебе честно, как самой близкой подружке, боюсь я твоего Сережку. Достал он меня в прошлый раз. Что он у тебя такой сексуально озабоченный?
- Ой, Инга, я ж тебе говорила, не обращай ты на него внимания. Я дак привыкла уже: он, когда выпьет, дак ко всем бабам лезет целоваться, особенно к новым. Ну что с ним сделаешь?
- У него что, запой перманентный?
- Какой-какой?
- Ну, значит, постоянно водку жрет, без продыху?
- Нет, бывает тверезый. Только тогда злющий, никого не замечает.
- Понятно. Не обижайся, Сонюшка, но я уж лучше в другой раз. Когда его дома не будет. Вот тогда мы с тобой и посидим. Не нравится мне, чтоб меня в прихожей сходу зажимали.
- А я и не видела. Я тогда клюкнула маленько. А то б я его по башке веником! Или, может, я к Нинке вышла, к соседке? Он, если выпимши, дак и Нинку, соседку, часто зажимал. Я уж привыкла в общем-то.
- На мое счастье он уже еле на ногах стоял, не сумел с меня трусы снять. Я его отпихнула - и к лифту. Он еще, слышу, в шахту лифта орет сверху свой служебный телефон. Мать его так... И, хоть убей, не пойму, как ты все это терпишь, Соня? Я скажу тебе честно: я тебя очень люблю - ты такая простая, мне так с тобой легко. Но очень жалею. Как ты живешь с ним? При том, что он еще и дерется. Где ты силы берешь?
Они уже подошли к остановке.
- Я не пойду дальше. Тут сяду на 101-й, как раз до дома. Сонюшка, милая, я не обидела тебя?
- Нет, что ты. - Сонечка еще больше ссутулила спину, тонкое личико с мелкими птичьими чертами стало как у старушки, и непонятно было, сколько ей лет. В рыженьких жидких волосах-кучеряшках заметна преждевременная седина.
"Какая она маленькая, слабая, - подумала Инга. - Ей еще хуже живется, чем мне. И как она плохо, по-старомодному одета... Вот получу деньги, непременно куплю ей кофточку модную. Может, ей и моя черная юбка подойдет".
- Я знаю, все верно, ты правду говоришь. Спасибо, Инга, когда-то же нужно было это сказать. До сих пор много было всяких его штучек-дрючек, но чтоб такое, чтоб уже...
- Плюнь ты на него, не расстраивайся из-за дерьма. Ведь сама же живешь с ним, никуда не уходишь. Хотя и могла бы. У тебя есть мать, есть, куда уйти. Детей нет, ничто не удерживает. Ты - вольный человек. Ан не уходишь. Значит, любишь, привязана, а, может, квартиру жалко. Или нет сил сломать весь уклад своей жизни? Ну так терпи. Не обращай внимания, не замечай всего этого...
- А как бы ты поступила, Инга?
- Я не имею права давать тебе советы. Я - это я, а ты - совсем другое. Тебе мои советы не пригодятся. У меня тоже был муж не из лучших. Не шлялся, правда, но так скандалил и психовал, что жить было невозможно. Вот я и ушла. Вот и живу с малым в общежитии. Тоже далеко не семейное счастье.
- До чего же мы с тобой обе... - Сонечка не нашла слова, только горестно скривила бледное, подрумяненное личико. - Жисть какая-то... - вздохнула она еще раз.
- И вот потому, что я на такое "добро" натыкалась, и не раз, я и люблю Сашеньку. Тебе это кажется смешным, да?
- Нет, Инга, нет. - Снова вздох, молчание. - Я тебя понимаю. Он - лучший из мужчин. Если бы не... ты сама понимаешь... я бы только за него вышла замуж, - она мечтательно улыбнулась бескровными губами.
- Он просто, я думаю, откуда-то из тьмы веков, из тех времен, когда мужчины умели любить. И за свою любовь, за честь женщины готовы были пойти на эшафот. А теперь... тянут за резинку от трусов, вот и вся любовь.
- Я знаю, Инга, давно замечаю, как он ждет тебя. Как Бога! Ты заходи к нему почаще. Однажды было, что я тебя отвлекла разговорами, он так злился на меня. Это всё, чем он теперь живет. Я смотрю на вас с восхищением. Какой бы он ни был изуродованный, но это же любовь! Я так радуюсь за вас.
- Чему тут радоваться, Сонечка, милая? У этой любви ведь нет будущего. И я тебе скажу, пора уже сказать, только ты ему не говори пока, ни в коем случае, слышишь, не говори: я скоро уеду.
- Как!!!
- Уеду. К мужу. Не логично, да? Видишь ли, он приезжал. Зовет меня к себе, в Москву, он там унаследовал жилье. А мне ведь здесь тяжко с Олежкой вдвоем. Да и общага, сколько можно вот так вот, без квартиры... Хоть он мне и присылал денег немного, но все равно не хватает. Олежек и то хочет, и другое, модные игрушки, как у всех мальчиков, а я, - она развела руками, - увы! Хоть ради ребенка надо переезжать. Отец родной хотя бы у него будет.
Они помолчали. Автобусы проносились мимо, останавливались, отъезжали снова.
- Знаю, Соня, знаю всё, что ты мне сейчас скажешь. Я - сволочь. Я предала его. Я уезжаю ради нормальной обеспеченной жизни. Хоть нет у меня там любви никакой, конечно. Но все же уезжаю. Я сама себе противна. Буду процветать там, в Москве, а он здесь... навсегда... Погибнет ведь?
- Типун тебе на язык!
- Н-да, буду писать ему утешительные письма, душеспасительные, как Михалычевы беседы, буду слать посылки, но только все это...
- Не уезжай! Хотя что я говорю? Прости меня, дуру. Так будет лучше для тебя, для Олежки. Езжай смело, ни о чем не думай, только меня не забывай. И Сашеньку, главное. Пиши нам.