Свидетелей не оставлять!

Больше никто такого не говорил, но мое имя все время упоминалось, поскольку парень, которого я сбил с ног, сообщил, что видел меня на месте трагедии. И хотя допускалась возможность несчастного случая, поскольку, как я и сам подумал прошлым вечером, там находились различные взрывчатые вещества и даже смышленый шестилетний ребенок мог устроить взрыв, журналисты на все лады продолжали мусолить мою встречу с Траммелом и «наставниками», а также мое «нападение» на «Мастера» в понедельник. Меня это не очень удивило. Ну и разумеется, множество стрел летело в адрес полиции. На нее и раньше оказывалось давление, но теперь ее просто душили.

Вошла Лин с двумя чашками кофе.

— Ну, так что же ты вычислил?

Я взглянул на нее.

Она улыбнулась:

— Послушай, Шелл, мы слишком много об этом думаем. Это, заметьте, сэр, говорит психиатр. Перестань на какое-то время думать, освободи голову. Пусть работает подсознание.

— О'кей, психиатр! Потребуется нечто большее, чем мое подсознание, сознание и еще восемь чудес, чтобы выбраться из этого дерьма. Ну ладно! Давай поговорим о тебе. Я ведь правда знаю о тебе очень мало. Во-первых, как случилось, что такая молодая, привлекательная женщина стала психиатром?

— Мой отец был психиатром в Дьюке. Поэтому с детства я тоже хотела стать психиатром. Вот и все. Не могу сказать, что благословляю час, когда приняла такое решение, но и не жалуюсь.

Я закончила среднюю школу, шесть лет училась в колледже, потом четыре года в медицинском училище, затем еще четыре в медицинском институте, два года была интерном. После этого несколько месяцев занималась частной практикой, а потом попала в «Гринхейвен».

— Кстати, что там у вас делается? Какие-то типы бродят по коридорам, снаружи тоже происходят странные вещи. Я там увидел и услышал немало непонятного.

— Видишь ли, «Гринхейвен» несколько отличается от большинства подобных лечебниц. У нас действительно среди пациентов нет убийц, как тебе известно. — Она улыбнулась. — Только среди персонала. Больные проходят обычный курс лечения, но при этом особое внимание мы уделяем честности и откровенности.

Я нахмурился:

— А как это увязать с тем, что на людей надевают смирительные рубашки?

Лин снова улыбнулась:

— У нас редко появляются больные в таком тяжелом состоянии, в каком, предполагалось, находился ты. В основном мы имеем дело с умственным расстройством. Это серьезная вещь. Так вот, мы заставляем пациентов быть предельно откровенными друг с другом, и это все, что применяется к большинству из них. Они так привыкли к большим и маленьким хитростям, что многим из них трудно вести себя иначе. Но постепенно такой метод поразительно улучшает их умственное здоровье, поскольку нечестность и обман, которыми эти люди постоянно пользовались в жизни, тревожили их больше всего, независимо от того, сознавали они это или нет. Отсюда и произошли их неврозы.

— Мне кажется, я наблюдал ваш лечебный процесс в действии. — И рассказал ей о двух старых ведьмах.

Лин рассмеялась.

— А многим из ваших подопечных выбивают зубы?

— Никому. Такое может случиться в «Подунке», но в «Гринхейвене» — никогда! У нас не приходят в ярость, ведь все знают, что люди говорят правду. Может, что-то и звучит обидно, но не потому, что хотят сказать гадость. — На лице Лин снова появились ямочки. — У нас не так, как везде.

Я засмеялся:

— Беби, ты можешь себе представить, если бы было везде, как у вас? И все стали бы вдруг абсолютно честными? Не было бы ни войн, ни недоразумений. Не было бы ни коммунистов, ни Эмиля Поста. Не нужны стали бы суды. Отпала бы необходимость даже в детективах! Можно было бы просто спросить человека: «Кто это сделал?» — а он ответил бы: "Я".

Она захлопала в ладоши.

— Подумать только! Рекламные агенты говорили бы: «Эта маленькая пилюлька не вылечит ваш желчный пузырь, а этот шампунь не уничтожит перхоть. Они вообще не помогут ни от чего. Бесполезны».

Лин закатилась смехом, и я присоединился к ней, но вдруг вспомнил о моем деле, и это меня сразу же отрезвило.

— О, продолжай смеяться! Что случилось?

— Просто подумал, что в вашем очаровательном мире я оказался бы в тяжелой ситуации. И Артур Траммел не смог бы развернуть свою деятельность. Беби, готов поспорить, что массу людей в «Гринхейвен» помещают лжецы и другие подонки. По крайней мере, половину.

— Может быть, эта цена, которую приходится платить за цивилизацию? Хотя она того не стоит...

Я допил кофе.

— Знаешь, дорогая, я просто восхищаюсь твоим правдивым миром! Но стоит произнести всего одно слово, и его стены разрушатся. Вот попробуй сказать, что у тебя есть клиент по имени Шелл Скотт, что он в ужасающем состоянии, а ты должна его вылечить...

— Представляю! — не стала спорить Лин.

Мы помолчали, а потом сменили тему.

— Вот мы с тобой знаем, что Траммел забавлялся с маленькими девочками, — сказал я, — хотя ни один траммелит в такое не поверит. Они убеждены — Мастер не может совершить ничего дурного. Как тут быть? Нужны свидетели, люди, которые могли бы рассказать правду о Траммеле и его исцеляющих руках.

— Ты думаешь, могут быть и другие, такие, как... Фелисити?