Свидетелей не оставлять!

Я почти дошел до шатра, когда зажглись фонари и все смогли меня увидеть. Но глаза присутствующих в этот момент были обращены к Траммелу. Потом одна женщина повернула голову и уставилась на меня, затем подтолкнула мужчину, сидящего рядом с ней слева. Траммел в это время двинулся по сцене, а я проскочил в шатер и остановился перед толпой.

Наступила минута молчания. От потрясения. На меня смотрели тысячи глаз. Все сразу меня узнали. А когда гул толпы начал нарастать, я повернулся к Траммелу.

«Всемогущий» не колебался, не ждал. Через микрофон, прикрепленный к груди, он немедленно закричал:

— Убейте его!

Толпа ринулась ко мне с воем и визгом. Я увернулся, бросился к «Комнате истины», повторяя путь Траммела в тот вечер, когда он отдал богу душу.

А на том самом месте, где он умер, дернул за провод, натянутый Грейнджем. Раздался взрыв, взвился дым, слепящим пламенем вспыхнул сильный огонь. Взрыв, дым, вспышка. Меня не задело, но обдало горячим ветром, лизнувшим кожу. И хотя веки мои были крепко сжаты, открыв глаза, я обнаружил, что зрение мое несколько затуманилось.

Находящиеся рядом были ослеплены и поэтому какое-то время не могли ничего видеть. Дым и пыль начали оседать, и тогда я пролез вперед, сорвал плащ и швырнул его в сторону, так же как неделю назад, должно быть, это проделал Траммел. Все было готово, все лежало на месте: левая нога валялась рядом с левой рукой, а правая, оторванная до колена, была живописно уложена ярдах в десяти. Это были отвратительные, очень реалистичные человеческие конечности; понять, что они не настоящие, можно было, лишь взяв их в руки. Но люди обычно не касаются оторванных рук и ног.

Вчера меня просто поразила мысль о муляжах. Удивило, как это я, бывший моряк, видевший сотни таких окровавленных и растерзанных резиновых чучел, которым якобы были нанесены увечья, не подумал, что «Всемогущий» тоже смог ими воспользоваться. Я знаком с пластиковыми куклами, которые применяют, чтобы сохранить картину преступления, но муляжи, что были на флоте, ничем не отличались от живых прототипов. С их помощью нам демонстрировали, что остается на поле боя после нанесения смертельного удара бомбами. Мои руки и ноги, над которыми потрудился Билл Грейндж, были настоящим произведением искусства.

Я упал на землю там, где заранее вырыл три аккуратные ямки. Поскольку плащ был отброшен, из-под рубашки, разорванной еще дома, оголилась грудь, из которой выступал окровавленный кусок пластикового мяса. Он был сделан из тонкого материала, соответствующим образом скручен и покрыт красной краской. А засовывая в вырытые дыры ноги, я потянул скрепленные ниткой брюки и таким образом открыл еще больше кровавого ужаса, скрывавшегося под одеждой. Ноги мои были спрятаны глубоко в земле: левая — до бедра, правая — до колена.

На расстоянии фута от меня лежали резиновый мешок, в котором хранился галлон куриной крови, и последняя маскировочная деталь — гениальное изобретение Билла Грейнджа. Я схватил ее, быстро набросил на голову, расправил руками.

Тонкий пластик легко натянулся, под моей бровью появилось красно-черное сморщенное пятно, из которого на тоненькой резиновой ниточке свисал глаз. Я даже ощутил на щеке болтающийся прохладный круглый шарик, когда поднял мешок с кровью.

По моим расчетам, на все про все требовалось пять секунд, прежде чем толпа начнет приходить в себя, к людям вернется зрение. Я сосчитал две секунды, когда сунул ноги в дыры, три, когда натянул на голову мешок, четыре, опрокидывая мешок с кровью и размазывая ее по лицу, волосам, груди, обрубкам ног и руки. На счет «пять» отбросил мешок, опрокинулся на спину и запустил левую руку по локоть в третью дыру. Я лежал тихо, затаив дыхание, глядя вверх, на крутящийся надо мной столб пыли и дыма. Лежал и ждал реакции людей на мой ужасный, изуродованный труп.

Прошло еще некоторое время, прежде чем толпа начала собираться вокруг. Правым глазом я видел на их лицах выражение ужаса и отвращения, многих тошнило. И все это время я сознавал, что Траммел понимает, что происходит. Люди продолжали кричать, обращаясь к тем, кто еще находился в шатре. «Всемогущий», несмотря на взрыв, который он, несомненно, слышал, по-прежнему визжал, призывая меня убить.

Но я уже был мертвым. Мертвым и окровавленным. Вероятно, самым окровавленным человеком в мире. Руки и ноги разлетелись в разные стороны, из меня все еще текла кровь, так же как она текла из Траммела. Голоса смолкли. Перед лицом смерти всегда очень торжественно.

Но постепенно на лицах немногих одновременно с отвращением появилось и несколько озадаченное выражение. Для тех, кто наблюдал «гибель» Траммела, повторение точно таких же обстоятельств могло показаться странным. Вся разница заключалась в том, что никто не набросил на мой труп одеяла, как это было сделано тогда. Больше никаких различий не было.