Свидетели войны. Жизнь детей при нацистах

В первые три месяца пребывания в Шойерне Вальтрауд Блюм могла только сидеть в своем стульчике, сосать руку и вертеть в пальцах целлулоидное кольцо. Ей было два с половиной года, она не могла ходить, не отзывалась на свое имя, не реагировала на другие предметы, такие как кукла или мяч. Говорить она умела только два слова – «мама» и «баба». Через шесть месяцев, к середине марта 1940 г., она начала учиться ходить, для опоры толкая перед собой маленький стульчик. Ко второй половине июня она уже ходила без поддержки по саду и играла с кубиками и бумагой. Карл Хайнц Кох, по словам его сиделки, «строил сооружения из кубиков и рассказывал, что именно он построил». Пауль Эггер, попавший в Шойерн в возрасте трех лет, был, согласно первому описанию, «совершенно беспомощным, и время от времени без особой причины дружелюбно улыбался». Три месяца спустя он по-прежнему не мог двигаться и говорить, и с трудом проглатывал даже кашу-болтушку. Но к восьмому дню рождения его физическая координация и способность взаимодействовать с людьми и предметами развились до такой степени, что он начал играть с мячом или мягкой игрушкой – прятал их под подушку или одеяло и снова доставал [37].

В психиатрических лечебницах поощряли как индивидуальные, так и групповые игры, в основном игры в кругу. Способность детей участвовать в таких играх позволяла психиатрам оценить их психическое и физическое состояние. Кроме того, групповые игры, особенно совместные круговые игры с простыми правилами, помогали воспитать у детей чувство взаимности и отучить их от агрессии по отношению друг к другу, поскольку попытки вмешаться в индивидуальную игру или ссоры из-за игрушек нередко заканчивались насилием [38]. Даже в этот период многие дети-инвалиды привлекали внимание своими музыкальными способностями. Детям почти всегда было интереснее играть на инструменте самим, чем слушать чужую музыку, к тому же им не удавалось надолго концентрировать внимание, и они не всегда осознавали присутствие других детей. Тем не менее пение, мычание или игра на губной гармошке помогали им погрузиться в расслабленное эмоциональное состояние. Многие дети-инвалиды могли играть только в одиночку или со взрослыми [39].

В то время как в исправительном заведении Брайтенау юным подопечным стремились внушить «определенный страх» перед персоналом и учреждением, чтобы приучить их «быть полезными членами народного единства», дети-инвалиды в Шойерне постепенно начинали воспринимать заведение как свой дом. Если дети из исправительного заведения искали спасения в семье и развивали тесные отношения друг с другом, дети-инвалиды нередко забывали свои родные семьи и были неспособны играть сообща. Дети в исправительном заведении реагировали на суровую дисциплину и голодный паек попытками бегства – дети-инвалиды, напротив, привязывались к своим сиделкам.

Когда Карлу Хайнцу Коху было почти девять лет, он придумал сложную ролевую игру. Заходя в кабинет врача, он поднимал трубку стоящего на столе телефона, говорил: «Алло!» и какое-то время болтал с воображаемым собеседником, иногда прикрывая трубку рукой, как будто не хотел, чтобы его услышали другие люди в комнате. Во время этого телефонного разговора он несколько раз говорил: «Да», упоминал садовую лейку, и наконец, сказав: «До свидания», клал трубку. Когда его спрашивали, с кем он разговаривал, он отвечал: «Карл Хайнц говорил с сестрой Эммой», – так звали помощницу медсестры в его палате. Хотя Карл Хайнц взял себе роль со словами (он играл доктора, так же, как Альфред Кемпе в своей пантомиме изображал доктора, делающего утренний обход), его бессловесная собеседница, «сестра Эмма», была не менее важна для этой игры. Первыми именами, которые Карл Хайнц узнал в Шойерне, были Эмми и Ида – но так звали не сиделок, а двух молодых женщин, которые готовили и прибирали в его палате. Через три месяца после приезда, хотя он знал настоящее имя Эммы, он начал называть ее мамой [40].

Дети с синдромом Дауна, которых в лечебницах было достаточно много, особенно часто привязывались к сиделкам и медсестрам. Эти женщины всегда были рядом с детьми и брали на себя интимные материнские заботы – кормили, мыли и одевали детей, водили их гулять в сад. Во многих случаях именно благодаря им дети обретали уверенность, чтобы начать ходить без посторонней помощи. В досье пациентов Шойерна часто упоминается сестра Эмма – очевидно, дети хорошо знали ее. Для четырехлетнего Вилли Барта через месяц после прибытия в Шойерн «пойти к Эмме» значило вернуться из кабинета врача, где его подвергали медосмотру, в знакомую обстановку своей палаты. Когда у Альфреда Кемпе после полугодового пребывания в Гефате ночью случился приступ, он указал на свою голову, чтобы дать понять поспешившей к постели сиделке, где у него болит. Он называл эту сиделку мамой. Но, оказавшись в Шойерне, он перенес свою привязанность на другую женщину: