Свинцовый дирижабль «Иерихон 86-89»

– Так как это вас угораздило?

Я, не зная, что отвечать, помотал головой, показав неопределенно на спину, а он, сунув руки в карманы халата, продолжал стоять надо мной. Я между тем осматривал его владения. Дверь слева от меня вела либо в другую комнату, либо в туалет, где сейчас должна была быть Лиза. На полу лежал черный дерматиновый мат с еще видными на нем следами пота. Поймав мой взгляд, он ступил на мат:

– Это я тут физкультурой занимаюсь. Штанга, йога… Вам тоже не мешало бы заняться. Комплекция у вас, надо заметить, хлипковатая. А в жизни всякое случается. Например, возникает острая необходимость дать кому-то в глаз, а сумки с пластинками под рукой нет. – Он глухо засмеялся. – Ну как, отходит?

Я снова кивнул. Я чувствовал, что могу говорить, но говорить мне с ним было не о чем.

– Хотели музыку послушать?

– Очень.

– Сегодня, к сожалению, не получится. Мне тут новый звукосниматель обещали занести для вертушки и не занесли. Заходите завтра. Можете, кстати, прихватить какой-то свой диск. Послушаете, как он звучит на человеческой аппаратуре. А? – Он отошел к стене, у которой стояли колонки. – «Тандберга» слышали? – Он похлопал одну. – Нет? Большая редкость. Ну, ладно, Митя, я вижу с вами толком и поговорить сегодня нельзя. Как вы? Ходить можете?

Я уже стоял. Подняв руку, я помахал ей в воздухе и поковылял к дверям.

– Ну, давайте выздоравливайте, – сказал он мне в спину.

Я потащился домой. Не успел лечь, как услышал звонок в коридоре, входная дверь открылась, Анна Николаевна с кем-то заговорила, потом гулко застучали каблуки по полу и потом коротко и быстро – костяшки пальцев в мою дверь.

– Входите, – крикнул я, лежа на диване. – Открыто.

В комнату вошла Лиза. Признаться, в глубине души я надеялся, что она появится.

– Привет, дорогой мой, – сказала она и, присев на край дивана, поцеловала в губы. – Что с тобой случилось, а?

Лицо у нее было в красных пятнах – возможно, от быстрой ходьбы, возможно, от чего-то другого.

– Упал.

– Это я знаю.

– Откуда?

– Я Костю встретила, он мне сказал, что ты с его лестницы скатился.

– А-а, Костю встретила…

– У тебя может быть перелом. Ты к врачу завтра сходи. Может быть, рентген нужен. Ты с этим не шути. Так как это случилось-то, ты можешь сказать?

Не знаю, что стояло за ее интересом к обстоятельствам моего падения – предположение, что я видел, чем они занимались в этом подвале, или живое участие. Живое участие женщины, которая сейчас любит меня больше, чем того другого, с которым приятно проводит время. Глядя на нее, я, конечно, снова хотел ее. Несмотря ни на что.

– Там, знаешь, в подвале труба такая есть, – сказал я. – Между окнами.

– Ну?

– Ну вот с нее я и упал.

Она прыснула:

– А как ты на ней очутился?

– Как я на ней очутился?

Я все пытался поймать в ее взгляде тень понимания того, что я знаю, что там у них происходило. И все же недоговаривал, потому что боялся, да-да, боялся, что, узнав от меня все, она повернется и уйдет. И больше я никогда не увижу ее. Ну, может быть, увижу. Но так, издалека.

– Я просто хотел зайти к нему. Потом я услышал эти звуки. Удары, стоны. Я не понял, что это такое. И я залез на эту трубу, чтобы посмотреть, что там происходит.

Она поднялась, прошла к окну и присела на подоконник. Между нами образовалось метра три пустого пространства, грозившего разрастись еще больше.

– Ну и что теперь? – спросила она.

Выражение лица у нее стало озабоченным.

Я пожал плечами.

– Ты знаешь, что он импотент?

– То есть?!

– То есть? У него не стоит! Выдаю тебе военную тайну. Да, он мой любовник, но у него не стоит!

– А-а, – сказал я. – Это в корне меняет дело.

– А что тебя волнует? Я тебя спрашиваю, с кем ты сейчас трахаешься? Я тебя вообще о чем-то спрашиваю? Я тебе что-то обещала? Хранить верность?

Я пожал плечами.

– Так я не поняла, ты ко мне имеешь какие-то претензии или что? Ты скажи! Чтобы я просто понимала, что мне дальше делать, а?

Она достала из сумки пачку сигарет, выбила одну и закурила. Из чего я сделал вывод, что уходить она не торопится. Это был момент, когда я в очередной раз убедился в том, насколько я все же циничная сволочь. Я не хотел, чтобы она уходила. Боль меня почти оставила, и очень хотелось проверить, не придется ли мне теперь тоже удовлетворять ее с помощью бокса.

– Какие я могу иметь претензии? – ответил я. – Просто я не люблю ничем делиться. Я противник колхозов и коллективного имущества.