Свиток желаний

– Кирпич? – спросила Улита.

– Нэт! Сабака! – не разжимая зубов, процедил Мамай.

Они свернули в пустынный в этот час Глинищевский переулок, прогрохотали по нему, цепляясь за припаркованные машины, напрочь снесли ржавую водительскую дверь – Мамай только зарычал в яростном возбуждении – и в лоб понеслись прямо на глухую стену дома. Мефодий напрягся и вобрал голову в плечи – стремительно надвигавшаяся кирпичная стена рождала в нем самые нехорошие мысли.

– Ааааа!

В миг, когда автомобиль по законам физики должен был расплющиться о стену, Мефодий закрыл глаза. Когда же через несколько томительных секунд, видя, что ничего не происходит, вновь открыл их, они уже мчались по прямому как стрела шоссе где-то в пригородах Лондона. Мамай, скалясь, повернулся к нему. На лице комиссионера было написано глубокое удовлетворение. Мефодий понял, что это представление было устроено исключительно для него при молчаливом согласии Арея и Улиты. В качестве компенсации ему захотелось дернуть бывшего хана за редкую бородку, что он не преминул бы сделать, если бы Мамай в этот миг не снес благообразные ворота и не помчался бы по посыпанной песочком чинной аллее английского сада.

Комиссионеры в одинаковых синих костюмах махали руками, загораживая им путь, а в последний миг как кегли отскакивали в стороны, крича вслед что-то про сумасшедших русских. Мамай скалился – недобро скалился, углом рта. Дыбились, склонившись над рулем, его крепкие угловатые плечи. Знать, всё бушевали в нем кровавые страсти, неслась перед глазами в клочьях тумана дикая степная конница. Эх, и тесно же было ему в мире подлунном и в мире загробном, если и в Тартаре не ужился он! Одна лишь мечта оставалась у старого хана: проскакать с дикой конницей по всей Вселенной, заставляя дрожать галактики, опустошая миры, рассыпая в пыль и прах созвездия, рассекая кривыми саблями светила, чтобы солнца померкли, закрытые тучами стрел! Эх, тесно, братья, тесно в мире подлунном!

В конце аллеи Мамай сшиб мраморную статую и здесь только остановился, потому что ехать дальше было уже просто некуда. Хан крякнул и, озаренный все той же свирепой мечтательностью, повернулся к Арею. В его глазах еще бушевали непотушенные пожары.

– Приехали? Что-то сегодня мы еле тащились! – недовольно буркнул Арей, выбираясь из машины.

– Так ребенок же с нами! Ребенка беречь надо! Разве с ребенком быстро поедешь? – с обидой сказал Мамай, кивая на Мефодия.

Тот от удивления икнул и поспешно покинул автомобиль.

К ним уже спешил в сопровождении свиты невысокий страж, облаченный в черный фрак. Страж этот был элегантен, ловок, напомажен – с изящной бородкой, лихо закрученными усами и поблескивающими на пальцах перстнями. Только шпаги и длинного, волочащегося по земле плаща не хватало ему, чтобы прямо так, с ходу, шагнуть на свой парадный портрет, – но что такое шпага и что такое плащ? И так ясно было, что перед ними сам Вильгельм Завоеватель.

– Арей, брат мой! Что за варварские ухватки! Твой дикарь-водитель разбил статую работы Микеланджело! Неужели нельзя было оставить машину у ворот? – укоризненно, в явном возмущении проговорил Вильгельм, кивая на выкатившуюся на аллею мраморную голову.

Прерывая возмущенные возгласы, Арей по-медвежьи облапил Вильгельма, гулко похлопал по спине и трижды поцеловал в завитые усы. Бедный Вильгельм затрепетал в его объятиях, как бабочка, нанизанная на булавку. Его охранники-комиссионеры неуютно заерзали, желая и одновременно не решаясь вмешаться.

– Глянь-ка на него, Улита! Глянь-ка, плут какой! Кожа и кости, субтильный, а в начальники вылез! У, жук! Знай, мол, наших, а? – насмешливо сказал Арей, обращаясь к Улите.

Та закивала.

– Но статуя, моя статуя! – стонал придавленный Вильгельм.

– Полно тебе мелочиться, что ты за жлоб такой! Ну разбили, так и разбили! Не век же ей стоять! – удивился Арей.

Вильгельм тонко пискнул в кольце его могучих рук.

– А что касается машины, так мы ее уберем! Мамай! На стоянку! – рявкнул Арей.

Вильгельм в испуге прижал руку к груди.

– Прошу вас, не надо. Пусть уж лучше так! – забормотал он, но Мамай уже рванул задним ходом по подстриженной лужайке.

Полетела во все стороны выдираемая колесами трава. Разлетались с глухим стуком китайские вазы и греческие амфоры. Раздавшийся вскоре страшный грохот и скрежет сминаемой жести означали, должно быть, что Мамай успешно припарковался.

Вильгельм только застонал и, отвернувшись, пошел к дому, приглашая за собой Арея и Мефодия.

* * *

Едва они оказались в зале, к ним тотчас заспешили услужливые лакеи – все во фраках с монограммой W на рукавах, с перламутровыми пуговицами. Их подвижные лица были сама услужливость. Выстроившись в три шеренги по шесть комиссионеров в каждой, лакеи держали подносы с прохладительными напитками либо каменные чаши с лавой из Тартара для желающих погорячее.

– Ишь ты! Пыль в глаза пускаешь, а, Виля? – насмешливо спросил Арей.