Свиток желаний

Мало заботясь, что делает это жирными пальцами, Арей открыл ящик стола и бросил на стол фотографию. Снимок был не слишком удачным. Кто-то делал его наспех, через окно. По шторам, по календарю с гонками и, главным образом, по самому виду комнаты Мефодий понял, чья это была квартира.

За окном стоял человек с несвежей плешью, похожей на поросший черной шерстью персик. Виден он был нечетко. Отчасти из-за того, что сам снимок был скверным, отчасти потому, что даже на магической фотографии плешивый старался повернуться спиной и заслониться руками. Рассерженный Арей поднес фотографию к свече, и она вспыхнула. Человек заметался на снимке и исчез в дыму, так и не показав своего лица.

– Упорен, как и прежде. Что ж… Рано или поздно свидание под часами все равно состоится… – пробормотал Арей.

Он узнал. Зрачки у него сузились. Стали похожи на маленькие сверлящие точки. Ненависть, которую мечник мрака испытывал к плешивому человеку, была осязаема. Мефодий мог бы легко впитать ее, но не стал этого делать. Он ясно ощутил, что ненависть, даже чужая, способна разъесть ему душу, как кислота.

– Кто не знает, запомните: это Яраат, – глухо сказал Арей. – Он побывал в комнате у Даф. Один из комиссионеров оказался неподалеку и успел сделать снимок… К сожалению, ко мне снимок попал с опозданием. Комиссионер сперва направил свои пластилиновые лапки к Лигулу и затем уже только ко мне. Замечание уже внесено ему в личное тело. Я бы даже сказал: впечатано.

Арей печально посмотрел на свой могучий кулак.

– За Даф следят? Откуда там взялся этот комиссионер? – спросил Мефодий.

– Разумеется, следят. У мрака слишком много служащих мелкого ранга. Каждому надо найти дело. Неужели ты думаешь, что мрак оставит Даф в покое?

– Не оставит, – тихо сказал Мефодий.

Буслаев давно уже это чувствовал, но боялся произнести, чтобы слова не стали материальными. А они материализуются. Это, увы, факт.

– А что вышло у вас тогда с Яраатом? Из-за чего возникла ненависть? – спросил он.

Мефодий знал, что вопрос рискованный. Он не ожидал, что Арей ему ответит, и был готов даже к вспышке гнева. Однако Арей ответил:

– История дружбы, история предательства, история смерти. Эти истории часто переплетаются. И ведь когда-то мы с Яраатом были друзьями… Как только я вспомню, что доверял этому мерзавцу, мне хочется взять вот этот кинжал, вырезать свое сердце и растоптать его ногами, – медленно и отчетливо сказал Арей.

Он поднял голову и тяжело уставился на Мефодия.

– А теперь ты хочешь, конечно, знать, как все было? С первой и до последней минуты? Вам, бывшим лопухоидам, всегда важны так называемые подробности. Сути вам мало. Не так ли?

Мефодий молчал. Интуиция подсказывала, что лучше сейчас не подавать голоса. И он не ошибся. Арей продолжал:

– Страж мрака не имеет права любить и привязываться. Единственное, что нам дозволяется, – это испытывать страсти, пускай даже самые чудовищные. Закон этот непреложен. Остальные законы нарушаются в Тартаре довольно легко и без особых последствий. В конце концов, афоризм «Не пойман – не вор!» – наш афоризм. Делай любые мерзости, но без шума и пыли. Но запрет любить и привязываться крайне строг. Я бы сказал, именно на запрете любить и стоит Тартар, это милейшее во всех отношениях заведение.

– Но ведь…

– Не перебивай! Любовь размывает абсолютное зло. Подтачивает основы. Делает стража дряблым и половинчатым. Открывает форточку для добра, которое так и ищет щель, чтобы просочиться. Ведь если ты любишь – действительно любишь, а не просто вожделеешь и пользуешься, – без этого добра не обойтись! Сразу припрутся и самопожертвование, и умиление, и много всякой смежной дряни. В результате из разящего меча мрака ты превращаешься просто в ржавую железку, которая сломается в первой же битве.

Скрюченные пальцы Арея дважды царапнули стол. Голос, однако, остался все тем же: мерным, холодным.

– И еще пара уточнений. Если страж мрака полюбит ведьму с Лысой Горы или женщину-стража (а у нас – ты через год-другой это поймешь! – встречаются чертовски привлекательные особы), это полбеды. На это посмотрят сквозь пальцы. Скорее всего ваша любовь станет заурядной страстью, а после и вообще растворится, как капля крови в море… Важно запомнить другое! Страж мрака не имеет права полюбить смертного, в груди которого существует еще не определившийся эйдос. Прежде он должен забрать этот эйдос и передать мраку. Даже поместить его эйдос в свой дарх он не имеет права, если там примешалось это подленькое чувство. Кто знает, возможно, рано или поздно у него появится искушение освободить эйдос и вернуть его владельцу, а это уже оскорбление для мрака.

– Значит, любить смертных с эйдосами нельзя. Почему? – не понял Мефодий.