Свобода

Неделя, проведенная на Барьер-стрит, была первой по-настоящему взрослой в его жизни. Сидя с Блейком в гостиной, которая оказалась гораздо меньше, чем он помнил, Джоуи смотрел по телевизору репортаж об очередном убийстве в Багдаде и чувствовал, что его негодование по поводу 11 сентября наконец начинает слабеть. Страна двинулась вперед, снова обрела контроль над ситуацией, и это некоторым образом соотносилось с теми уважением и благодарностью, с которыми его приняли Блейк и Кэрол. Джоуи делился с Блейком историями из жизни исследовательского центра, рассказами о своих столкновениях с известными личностями, о послевоенном планировании… Дом был маленьким, а он казался в нем большим. Джоуи научился держать младенца и кормить его из бутылочки. Конни побледнела и пугающе похудела, руки у нее стали словно веточки, а живот втянулся, совсем как в те времена, когда ей было четырнадцать и Джоуи впервые прикоснулся к ней. Ночью он держал ее в объятиях и пытался пробудить в Конни желание, пробить брешь в толстой стене равнодушия, чтобы девушка по крайней мере была не прочь заняться с ним любовью. Таблетки, которые принимала Конни, еще не начали действовать, и Джоуи почти что радовался болезненному состоянию подруги – рядом с ней он казался серьезным и целеустремленным. Конни твердила, что она его подвела, но он чувствовал обратное. Как будто он вступил в новый мир взрослой любви и в нем оставалось еще множество потайных дверей, которые предстояло открыть. Сквозь окно в спальне Джоуи видел дом, в котором вырос, – в нем теперь поселились новые жильцы, по словам Кэрол – люди высокомерные и замкнутые. На стене столовой у них висели университетские дипломы в рамочках. “Чтобы было видно с улицы”, – подчеркнула Кэрол. Джоуи обрадовался, что вид старого дома почти не трогает его. Сколько он себя помнил, ему хотелось стать взрослым, и теперь, кажется, он этого достиг. Джоуи зашел так далеко, что однажды вечером позвонил матери и поделился новостями.

– Ну ладно, – сказала она. – Я тут слегка выпала из жизни. Говоришь, Конни училась в колледже?

– Да. Но ей не повезло с соседкой, и она впала в депрессию.

– Очень мило с твоей стороны мне об этом сообщить. Особенно теперь, когда все неприятности уже в прошлом.

– Насколько я помню, тебе не то чтобы интересно было слушать, как дела у Конни.

– Ну конечно, я тут главный злодей. Старая ведьма. Полагаю, именно так это выглядит со стороны.

– По-моему, на то есть причины. Если хорошенько подумать.

– Я знаю, что ты свободен и ничем не обременен. Колледж – это не навечно, Джоуи. Я связала себя семьей, когда была молода, и лишилась возможности получить ценный жизненный опыт, который, несомненно, принес бы мне пользу. Но, быть может, в твоем возрасте я просто не была такой зрелой, как ты.

– Угу, – отозвался Джоуи, который действительно ощущал свою зрелость. – Может быть.

– Я лишь хочу заметить, что ты таки солгал два месяца назад, когда я спросила тебя, нет ли новостей от Конни. По-моему, ложь не относится к числу зрелых поступков.

– Ты спросила далеко не дружелюбно.

– А ты ответил далеко не честно! Не то чтобы ты был обязан всегда быть честным со мной, но давай по крайней мере сейчас поговорим напрямую.

– Я всего-навсего сказал, что, кажется, Конни в Сент-Поле.

– Да, именно так. Ни в чем не хочу тебя упрекнуть, но когда человек говорит “кажется”, обычно это значит, что он не уверен. Ты сделал вид, что не в курсе, хотя на самом деле все прекрасно знал.

– Я сказал, как мне казалось! На самом деле она могла быть в Висконсине или где угодно.

– Да-да, в гостях у кого-нибудь из своих многочисленных близких подруг.

– Господи, мама. Честное слово, тебе некого в этом винить, кроме самой себя.

– Пойми меня правильно. Это замечательно, что ты сейчас там, рядом с ней, и я действительно рада. Ты показал себя с хорошей стороны. Я горжусь, что ты заботишься о человеке, который тебе небезразличен. У одной моей приятельницы тоже была депрессия, и, поверь, я знаю, что в этом мало радости. Конни принимает таблетки?

– Да, селекс.

– Надеюсь, они ей помогут. Мои лекарства мне так и не помогли.

– Ты принимала антидепрессанты? Когда?

– Относительно недавно.

– Господи, я и не знал.

– Я же сказала, что хочу, чтобы ты был свободным и независимым. Я не хотела тебя беспокоить.

– Но ты могла хотя бы сказать!

– В любом случае это продолжалось всего пару месяцев. Трудно назвать меня образцовым пациентом.

– Таблетки нужно принимать некоторое время, они действуют не сразу.

– Да, так все говорят. Особенно папа, который, так сказать, на передней линии рядом со мной. Он очень расстроился, когда я остановилась. Но я-то была рада, что ко мне вернулась моя собственная голова, какая бы она ни была.

– Мне очень жаль.

– Понимаю. Если бы ты рассказал о Конни три месяца назад, я бы ответила: ла-ла-ла! А теперь тебе придется мириться с тем, что я снова способна чувствовать и думать.

– Я имею в виду, мне очень жаль, что ты страдала.

– Спасибо, детка. Прости меня за это.