Свобода и любовь (сборник)

– Ради тебя, Володя… Если ты ее любишь.

– Что любовь, Вася! Любовь любовью, но я ведь, Вася, сам понимаю: что у нас с Ниной общего? Не товарищ она, не может и другом быть таким, как ты… Мне ее жаль, мне за нее страшно… Что с ней станет, если я ее брошу? Если мы совсем разойдемся? У меня чувство ответственности перед ней… Понимаешь? Ведь я ее девушкой взял.

– Ну, Володя, это-то пустое. Подумаешь, какая ответственность! Не малолетка, сама понимала, на что идет. Да кто теперь на это внимание обращает?

– Это так по-пролетарски думается. А Нина другая. Ей это как камень на шее…

– Вот видишь! Я потому и говорю тебе: я уеду, а ты женись!..

– Опять, Вася? Я же просил тебя: не испытуй меня! Да теперь уже и поздно. Мы сегодня все решили. Нина Константиновна уедет в Москву в четверг. И крышка. Ставим точку.

Владимир говорит так спокойно, решительно, что Вася почти верит.

– А ты, милая Вася, потерпи еще несколько дней. Не изводи себя и меня… Уедет, и опять по-старому с тобой заживем. Да еще лучше прежнего. Еще одно горе вместе пережили, еще ближе станем.

Володя обнимает Васю. Целует Васины глаза.

– Я хочу с тобою лечь сегодня, Васюк! Позволишь? Устал я, голова кружится что-то.

Лег Владимир. Голову на Васино плечо положил. Да и заснул сейчас. А Вася не спит.

– Любил бы – приласкал бы! Любил бы – угадал бы Васину тоску… Смотрит она на Володину голову. Знакомая голова, а мысли в ней чужие, непонятные. Ресницы Володины лучистые прячут ласковые взгляды его, да не к ней обращенные. Губы жаркие Володины другую поцелуями-истомой мучают, в другой желания разжигают.

Острым язычком впилась змейка в Васино сердце. Кусает, терзает его… Сбросила Вася Володину голову с плеча… Чужой!

– Зачем гонишь своего Волю-солнечного? – в полусне шепчет Владимир.

Волю-солнечного? Чье это ласкательное? Не Васино… Спутался! О той и во сне думает. Злобно глядит Вася на спящего мужа. Разве это муж ее? Разве это прежний друг-товарищ? Разве это тот, кого полюбила Вася в те дни, когда за Советы боролись?

Чужой, совсем чужой.

Холодно Васе. Одиноко. Змейка тугим кольцом сердце обвила. Сосет. Над Васей издевается…

Городской сад. Запыленный, несвежий. Жаркое, истомное лето стоит. Не дождутся небесной влаги. Нет дождя. Деревья бы от пыли городской омыл, траву бы алчущую напоил…

Музыка.

Публики мало. Дети резвятся. Красноармейцы группками сидят, мимо музыки с барышнями прогуливаются. На скамеечке, в тени, поп в рясе сидит, на посох опирается, задумался. Рядом нянька, за малым ребенком приглядывает.

На эту-то скамейку и присели Вася с Марией Семеновной – в сторонке, а все видно.

Нину Константиновну ждут.

Что-то не видать нынче нашу кралю. А то, как музыка в саду, тут и наша сударушка. Нарядами щегольнуть. Барыни-то нарочно сюда ходят, чтобы поглядеть: какие моды нынче? У Нины Константиновны поучаются. У ней уж завсегда самое модное.

Вася рассеянно слушает. Любопытно Нину повидать, какая такая? А и жутко в то же время. Кажется – увидит, и от боли сердце разорвется.

– Не эта? Поглядите, Мария Семеновна, та, что возле музыки с правой стороны на скамейку села?… В розовом.

– Ну, что вы?… Такая ли Нина Константиновна! Ее сразу от других отличите. Франтиха. Модница. Сидят. Ждут. Нет и нет Нины.

Решать стали; уж не пойти ли домой и в другой день прийти? А тут как раз и Нина Константиновна появилась. С другого конца сада пришла, да у самой музыки остановилась. С Савельевым и двумя крайкомами разговаривает. Будто не замечает, что на нее публика так и глазеет.

Так вот она какая! Белое платье, легкое, все тело мягкими складками окутало. Груди округло под платьем обрисовываются. На руках длинные желто-песочные перчатки и шляпа такого же цвета, на глаза надвинута… Лица не разобрать Васе. Только губы видны яркие, будто кровью смазаны.

– Какие губы-то у ней, кровавые!

– Это от краски, поясняет Мария Семеновна. И глаза вы бы поглядели, что сажей смазаны… Так бы мочалку взяла да всю нечисть с лица бы смыла… Какова бы тогда была, поглядели бы! Намазанной да накрашенной и я тебе красавицей стану.

Опирается Нина Константиновна на кружевной белый зонтик, носком белой туфли играет… Смеется, чуть закинув головку. Смеются и оба крайкома.

Савельев в стороне стоит. Будто скучает. По песку тростью чертит.

– Шляпа такая, что и лица не видать, – досадует Вася.

– Давайте мимо прогуляемся… Тогда и разглядите нашу кралю. А только я бы советовала и не разглядывать! Хорошего-то в ней мало. Я тоже, как у генеральши Гололобовой служила, настоящих господ да красавиц навидалась. А это что?

Но Васю мучает тоскливое любопытство. Надо же понять, за что Володя «эту» любит?

Только встали Вася и Мария Семеновна, только навстречу Нине пошли, а она за руку с крайкомами распрощалась и громко так им на прощанье бросила, что и до Васи слова долетели: «В Москве теперь встретимся». Обернулась. Пошла к выходу. Савельев за ней.

– Что же, догонять их, что ли, будем? Не след это, Василиса Дементьевна!.. Ну ее, драгоценную… Люди вас знают. И так сплетен не оберешься.

Замедлила Вася шаг, а глаз с Нины не спускает.