Свобода Маски (ЛП)

Тем временем подали главное блюдо. Оленина, все еще шипящая и едва снятая с огня, аппетитно блестела на огромном коричневом блюде. Следом занесли тарелку вареного нарезанного картофеля, морковь и миску печеных яблок.

Слуги разрезали оленину, приготовили тарелки, подали новые бокалы с вином и снова покинули комнату.

Несмотря на свои воспоминания об огромном питомце Фэлла, которому в качестве главного блюда подали голову доктора Джонатана Джентри, у Мэтью вновь проснулся аппетит от одного вида этого деликатеса, поэтому он решил приступить к трапезе.

Матушка Диар некоторое время наблюдала за ним, ее веки чуть опустились, и затем она, вздохнув, сказала:

— Ты уже слышал историю Профессора. Хочешь услышать мою?

Мэтью понял, что, несмотря на вопросительную интонацию, это было, скорее, заявлением. Он боялся услышать то, что это огромное существо может рассказать ему, но надеялся найти в этой истории нечто, что поможет ему поумерить гнев Фэлла.

— Конечно, — ответил он с вежливой, но кратковременной улыбкой.

Она отпила немного из своего нового бокала, затем устремила взгляд на самое его дно, как будто воспоминания ее укоренились там, в последнем глотке вина.

— Меня родила хозяйка борделя, — начала она. — В Уайтчепеле, не дальше трех кварталов от того места, где располагался склад Черноглазого Семейства. Того дома больше нет. Он сгорел дотла… довольно давно. Когда мне было шесть, моя мать заставила меня работать… не проституткой, нет. Я выполняла легкие поручения по хозяйству, чаще всего занималась стиркой. Моя мать — Доротея — была хитрой деловой женщиной с железной хваткой, но вот образована была не очень хорошо. Ей приходилось действовать по наитию. Она называла себя Доротея Дарлинг, и точно так же ее называли остальные. Одна из матерей местных девок была школьным учителем. Она начала учить и меня: научила читать, давала уроки правильного английского языка. От нее я получила… много разных знаний и навыков.

Она покрутила на свету бокал с красным вином в задумчивости.

— Бурные были времена, Мэтью, — хмыкнула она, глаза ее подернулись дымкой воспоминаний. — Моя мать верила в то, что от клиентов не будет отбоя… ее заведение всегда было готово к настоящей вечеринке. На некоторые вечера она даже приглашала музыкантов. Конечно, мы были под кулаком одной местной банды, и моей матери приходилось платить за защиту, но таковы были правила игры, и она приняла их. Иногда ей говорили, что платить нужно не только деньгами… но и это входило в правила игры. Я помню этот дом в деталях, словно побывала там только вчера. Два этажа… белые шторы на окнах… комнаты разных цветов… клубнично-красная, полночно-синяя, насыщенно зеленая… солнечно-желтая… там было очень красочно! Мы поддерживали там чистоту. Ну… хочу сказать, я поддерживала. Все эти стирки, уборки, постоянная смена белья день за днем. На самом деле, этим местом можно было гордиться. Моя мама не нанимала двухпенсовых шлюх на работу, ни одной из ее девочек не было меньше шестнадцати. Если одна из них залетала, ее не выкидывали наружу. Обычно ребенка отдавали в церковь, никого не душили и не топили после рождения и не хоронили на заднем дворе, как это делают в некоторых публичных домах. У нас были высокие стандарты.

— Ваш отец тоже принимал участие в этом… бизнесе? — спросил Мэтью.

— О, не-е, мой папа… — Матушка Диар глотнула вина и нежно отставила бокал в сторону. — Нет, мой отец, — заговорила она нарочитым тоном леди. — Был мне неизвестен. Моя мать никогда не упоминала его, когда я была ребенком. Но… позже…

На некоторое время она замолчала, устремив почти невидящий взгляд в пламя свечей.

— Позже, — продолжила она. — Когда моя мать начала терять рассудок… она рассказала мне о моем отце.

Мэтью невольно напрягся. Он подумал, что теперь рассказ вступил на опасную, скользкую дорожку, и лучше ничего не говорить теперь, а прикусить язык и просто слушать.

— Это началось с мелочей, — вновь заговорила Матушка Диар. — Она начала забывать какие-то детали. Путалась в цифрах. Оговаривалась в именах. У нее появился очень тревожный нервный тик на лице, от которого начала смазываться речь. А потом стали появляться язвы. Сначала на теле, а затем и на лице. И они не заживали. Ее девки начали разбегаться, а те, кто заменял их, были явно ниже классом. Как и клиенты. Моя мать начала носить вуаль, чтобы скрыть эти страшные отметины, видеть их могла только я… и я скажу тебе Мэтью, что по сей день я жалею, что не могу забыть их. Плоть так легко… портится, не правда ли?

Он не ответил.