Свобода совести

На официальном уровне, по-видимому, впервые об этом зашла речь 20 апреля 1993 г. на встрече Б. Н. Ельцина с руководителями крупнейших религиозных общин страны. Работавший тогда в президентской администрации религиовед А. А. Красиков, присутствовавший на встрече, впоследствии вспоминал, что вопрос об ограничении деятельности иностранных миссионеров ставил не только Патриарх РПЦ, но и муфтий Т. Таджуддин, один из руководителей Совета Церквей Евангельских христиан-баптистов В. Е. Логвиненко. Это обстоятельство, конечно, свидетельствовало о том, что советская привычка к патронажу со стороны государства до сих пор жива, равно как и о неготовности некоторых религиозных лидеров принять идею свободного «рынка религиозных идей», естественно вытекавшую из текста закона «О свободе вероисповеданий». Однако на этой встрече президент предпочёл вести речь не о «регулировании» религиозной жизни, а о возможной помощи государства религиозным объединениям.

В обстановке конфронтации между Президентом РФ и Верховным Советом, стремившимся если не полностью, то частично вернуть страну в недавнее прошлое, последним была подхвачена идея о необходимости ограничения «духовной агрессии» из-за рубежа. В июле 1993 г. Верховный Совет принял ряд поправок к закону «О свободе вероисповеданий», которые, по существу, перечеркивали его смысл. Вводились понятия «традиционные» и «иностранные» религии. Первого из них в законе не было вообще, второе же, причём не понятие, а слово, присутствовало в тексте всего один раз, когда в ст. 4 речь шла о том, что свободой вероисповеданий могут пользоваться не только граждане России, но иностранные граждане, а также лица без гражданства.

«Традиционным» религиям новой редакцией закона гарантировалась «государственная поддержка». К их числу относились те религиозные организации, которые сохраняют и развивают «исторические традиции и обычаи, национально-культурную самобытность... и иное культурное наследие народов Российской Федерации». Правда, какие именно конфессии следует считать «традиционными», не уточнялось. Напротив, на деятельность религиозных организаций, определённых как «иностранные», накладывались ограничения. Они должны были ждать до года для получения регистрации, только после которой становилось возможным обретение статуса юридического лица. Кроме того, за «иностранными» объединениями устанавливался надзор правоохранительных органов.

Поправки к закону «О свободе вероисповеданий» были отклонены Ельциным. Несмотря на то что в момент «сидения» депута

263

тов Верховного Совета в Белом доме в сентябре 1993 г. «президент» А. В. Руцкой подписал текст фактически нового закона, включавшего в себя все отклонённые Ельциным поправки, после событий 3-4 октября это уже не имело никакого значения, и данный акт так никогда и не вступил в силу.

После этого центр борьбы с принципом равенства всех религиозных объединений смещается в регионы. Как отмечает М. Штерин, к 1997 г. треть из 89 субъектов Российской Федерации приняли законы, так или иначе ограничивающие деятельность сравнительно новых конфессий и иностранных миссионеров. На территории Тульской области с ноября 1994 г. предусматривалась платная регистрация последних. Тверская и Калининградская областные Думы в 1995-1996 гг., напротив, запретили регистрацию религиозных обществ, входящих в «зарубежные религиозные организации», не определив при этом, какие же именно следует признать таковыми. Аналогичные меры были предприняты в Хабаровском крае. В Республике Тыва принятый в 1995 г. закон относил к числу «традиционных» православие, буддизм и шаманизм, одновременно прямо запрещая деятельность таких религиозных объединений, «которые выступают против национальных традиций и морали общества», естественно, не называя их поимённо.

Конечным результатом наметившейся очевидной тенденции к ранжированию конфессий стал принятый в 1997 г. закон «О свободе совести и о религиозных объединениях» (далее —Закон 97). Безусловно, РПЦ выступила в качестве если не главного, то серьёзного лоббиста закона. В феврале 1997 г. участники Архиерейского собора РПЦ обратились с посланием к депутатам и председателю Государственной Думы, в котором была чётко обозначена позиция высшего церковного руководства относительно общего направления «процесса совершенствования российского законодательства». Собор обратил внимание законодателей на «практику многих стран Европы, в которых законодательные акты, учитывая роль и значение той или иной конфессии, закрепляют её особое положение, что отнюдь не умаляет свободы вероисповедания». Именно слова «особое положение» представляются нам ключевыми. Они наиболее адекватно выражают тогдашнюю, да и нынешнюю цель руководства РПЦ: возвыситься над другими религиозными организациями, получить максимальную государственную поддержку, сохраняя в то же время религиозную свободу и не имея формального статуса государственной религии.

В данном письме об этом говорилось, конечно, не столь откровенно, но достаточно прозрачно. Отмечалось, например, что в за

264