Свобода

— Прости, что я тебе помешала, — сказала Патти с отчаянной искренностью.

— Ничего страшного. Я хотела, чтобы ты приехала, чтобы ты увидела, где я живу. Просто у меня много заданий.

— Разумеется. Это здорово. Здорово, что ты с этим со всем справляешься. Я тобой горжусь, Джессика. Правда.

— Спасибо.

— Просто, может, пойдем ко мне в отель? Там здорово. Можно заказать ужин в номер и пить из мини-бара. В смысле, ты можешь выпить из мини-бара. Я-то сегодня пить не буду. Но мы могли бы устроить девичник на двоих. У тебя еще вся осень впереди, чтобы учиться.

Ожидая вердикта Джессики, Патти старательно изучала землю у себя под ногами. Раньше Патти не делала дочери таких предложений.

— Мне надо заниматься, — сказала Джессика. — Я уже обещала Уильяму.

— Пожалуйста, Джесси. От одного вечера еще никто не умирал. Мне это очень важно.

Джессика не ответила, и Патти заставила себя поднять взгляд. Ее дочь, изображая полное самообладание, изучала стену главного здания, на которой висела табличка с пожеланием от выпуска 1920 года: «Употреби свободу свою во благо».

— Пожалуйста, — сказала Патти.

— Нет, — ответила Джессика, не глядя на нее. — Нет! Я просто не хочу.

— Прости меня, я вчера много выпила и говорила глупости. Мне бы хотелось все загладить.

— Я не пытаюсь тебя наказать, — сказала Джессика. — Просто тебе явно не нравится мой колледж, мой парень…

— Неправда, он очень милый, он мне очень нравится. Просто я же приехала к тебе, а не к нему.

— Мам, я все тебе упрощаю. Ты это понимаешь? Я не употребляю наркотики, не занимаюсь, как Джоуи, всякой фигней, не позорю тебя, не устраиваю сцен, вообще ничего такого не делаю…

— Я знаю! И я тебе безумно благодарна!

— Хорошо, так не жалуйся, что у меня есть своя жизнь, свои друзья и мне не хочется все перекраивать ради тебя. Ты пользуешься тем, что я сама о себе забочусь, так не заставляй меня еще и чувствовать вину за это.

— Джесси, речь идет об одном вечере. Зачем раздувать из этого проблему?

— Так не раздувай.

Патти сочла холодность и самообладание Джессики справедливым наказанием за то, как холодна она сама была с матерью в свои девятнадцать. Она так ненавидела себя, что сочла бы подходящим практически любое наказание. Слезы были отложены на потом — она чувствовала, что недостойна того облегчения, которое бы принесли рыдания или торопливый побег на вокзал, — и Патти подвергла проверке свое самообладание, поужинав в столовой колледжа с Джессикой и ее соседкой по комнате. Она вела себя как взрослый человек, но сознавала, что из них двоих взрослым человеком была Джессика.

В Сент-Поле она продолжила свое погружение по ментальной шахте. Ричард больше не писал. Автор с радостью сообщила бы, что Патти ему тоже не писала, но к настоящему моменту должно быть ясно, что ее способность совершать ошибки, продлевать агонию и унижать себя поистине не знала границ. Единственное письмо, за которое автору не стыдно, было написано после того, как Уолтер рассказал, что Молли Тремэйн покончила с собой, наглотавшись снотворного в собственной квартире. В том письме Патти проявила свою лучшую сторону и надеется, что Ричард запомнил ее именно такой.

Жизнь Ричарда той зимой и весной широко освещалась прессой — особенно в журналах «Пипл», «Спин» и «Энтертеймент уикли» после выхода альбома «Безымянное озеро» и всплеска «культа» Ричарда Каца. Среди тех, кто поспешил высоко оценить «Ореховый сюрприз» и признаться в давней любви к «Травмам», были Майкл Стайп[43] и Джефф Твиди.[44] Неряшливые, но образованные поклонники Ричарда успели изрядно повзрослеть, и многие из них стали заведовать отделами культуры и искусств в различных изданиях.