Свободное падение

А начиналось все так: мисс Прингл роняла одно за другим замечания по пустякам, невинные внешне, но побуждавшие класс втихомолку фыркать. Сдержанное подтрунивание вызывало все более явственные смешки, и в итоге испытуемый оказывался вдруг под острой физической пыткой. Несравненный знаток психологии толпы, мисс Прингл умела мастерски выбрать нужный момент и воспользоваться им сполна, досыта. Подстегнув смешки, она дожидалась, пока они схлынут, а затем принималась искусно раскачивать маятник: толчок – пауза, толчок – пауза, еще толчок – и вот уже вал осуждения с головой накрывает бедную жертву, и та, задыхаясь, корчится на дыбе… В продолжение всей этой сцены на губах мисс Прингл неизменно играла привычная благожелательная учительская улыбка, а золотая цепочка пенсне раскачивалась и поблескивала: отрадно, в конце концов, воплощать на практике собственную веру – это не может не вознаграждать.

Мисс Прингл зря меня так ненавидела – я целиком был с ней. Я ничего еще не знал по части основ добра и зла: терзаемый ею, я и заподозрить не мог недоброго умысла и принимал всю вину на себя. Я произношу суд над ней теперь, с высоты прожитых мной лет. Ребенком, извиваясь у позорного столба, мог ли я осознать, что истина, возвещаемая холодными устами, без участия ума и сердца, не только бесполезна – вредна.

Ведь я и был вместе с ней – там, где она. Истории о праведниках и грешниках, где на чаше весов добро перевешивает зло, казались мне сутью жизни, стержнем миропорядка. При Азенкуре была одержана грандиозная победа, но вот Иаков взял и положил себе изголовьем камень (я ощущал его тяжесть – и как жестко, должно быть, на нем лежать!); Иаков увидел во сне лестницу из золота, верх которой достигал неба. Уатт изобрел паровую машину, зато Моисей слышал голос из тернового куста: куст горел огнем, но не сгорал. Да, я весь, целиком, был с ней.

Даром пояснения мисс Прингл обладала незаурядным. Ее живой, обстоятельный рассказ впечатлял наглядностью, свежестью деталей, свойственным и подчас тем, кто ущербен сексуально или надломлен психически. Долгие годы я воспринимал Ветхий Завет только ее глазами. И лишь много лет спустя оценил виртуозность, с какой она добилась, казалось бы, невозможного: кастрировав по своему усмотрению библейские истории, она донесла до нас их нравственное содержание. Я первым тянул руку, когда она задавала какой-нибудь головоломный вопрос; мои карты Святой земли были самыми подробными, а мои рисунки с изображением молнии на горе Синай – самыми красочными. Однако все мои усилия шли прахом. Мой ответ мисс Прингл мгновенно обращала в детский лепет, повергая меня встречным соображением, таким же молниеносным, как пущенная мною стрела; мои картографические труды сплошь испещрялись красными чернилами, словно с целью их затопить.

Роясь в памяти, я пытаюсь уяснить наши взаимоотношения. Знала ли она о моей попытке плюнуть на алтарь? Или ей претило иметь дело с мальчишкой из трущоб, вступившим на благой путь? Злилась ли она на то, что я живу у священника? Чутьем угадывала странности в преподобном отце и отвергала меня как объект его привязанности? А может, просто по складу своих характеров мы были несовместимы – озлобленная неудачница, старая дева и обыкновенный мальчишка, своевольный, но и податливый и все еще до невероятия наивный? Чем я обрек себя на то, чтобы быть вечной мишенью? И вправе ли я, положа руку на сердце, объявить себя совершенно безвинной жертвой? Не примешивались ли сюда еще какие-то сторонние, не зависящие от меня обстоятельства? Мисс Прингл не всегда владела собой. Не всегда была неуязвимой. Как и все женщины, она несла на себе проклятие Евы – и даже многим уступала в стойкости. Со временем мы стали подмечать, что в иные дни вести занятия ей было явно не под силу. Она откидывалась на спинку стула, закрывала глаза и, медленно перекатывая голову из стороны в сторону, вздыхала, вздыхала… Подавленные долгой неумолимой муштрой, мы и думать не смели соваться к ней с участием или воспользоваться таким моментом: весь урок сидели тихо как мыши, дожидаясь спасительного звонка. На следующий день мисс Прингл вновь являлась подтянутой, улыбчивой, всей повадкой источая угрозу, – и это было для нас едва ли не облегчением.

И вот я смотрю на мисс Прингл глазами моей судьбы, издалека – теперь между нами пропасть… Губы ее беззвучно смыкаются и размыкаются. Включили уже электричество? Я хорошо ее вижу, жаль только, что не слышу.

С классной доски за спиной мисс Прингл забыли стереть треугольник – к чему он здесь? Кремовое кружево почти закрывает ей горло. Рядом со мной сидит Джонни Спрэг: стоит мне шевельнуться, и я попаду ему под ребро локтем. Направо, наискосок – Филип… Но отвлекаться нельзя: страшно интересно, нельзя пропустить ни слова… О чем сегодня пойдет речь? О Моисее.