Свободные от детей

Того бездаря тогда приняли почти единогласно: двое против, и кто-то один воздержался. Решился только галочку поставить в соответствующей графе, но так, чтоб никто не заметил, не заподозрил, что он осмеливается не шагнуть со всеми в ногу. А ведь далеко не советские были времена…

Самое поразительное, что ни одному из них терять было нечего! Что дает членство в творческом союзе, кроме красной корочки, с которой можно без билета пройти на книжную ярмарку в ВВЦ? Никакой помощи, никаких льгот, только гордое звание члена… Но — рвутся в союз с той же одержимостью, будто нам все еще раздают квартиры и дачи. Ничего этого давно нет, и Литфонд существует лишь формально. Хотя даже не знаю — существует ли?

…Все это вскипело и улеглось, пока я сбегала по лестнице. Ледяными горошинами рассыпалось по ступеням, заглушив то, что соседка продолжала посылать мне в макушку. Я уже не слушаю ее. Я думаю о том, что на меня обращена ненависть всего мира: тех, кто живет по традиции и не приемлет мои книги о женщинах, идущих против течения; тех, кого злит, что я вообще пишу, когда им давно не пишется, да еще и книги у меня выходят; Восниковского, который лишился и дочери, и жены потому, что не я оказалась убийцей; соседки, из-за меня проявившей свою гнильцу… Как выстоять в одиночку? Не озвереть и не сломаться? Как?

Мне становится спокойней, когда забираюсь в машину и блокирую дверцы, чтобы никто не ворвался следом. Здесь мой маленький мирок, в который никто не проникнет без моего ведома… Тут же ловлю себя на неточности: «А инспектор ГИБДД?» Но для остальных путь сюда запрещен. Я уже протерла лобовое стекло, освежила зеркала. Мы едем на день рождения моей книги, мы должны и сами блестеть, как именинницы.

— Лен-нарт, — произношу я по слогам, прикрыв глаза. Пока не прогрелся двигатель, спешить некуда. — Ты и не знаешь, сколько всего проросло от той нашей встречи. И не узнаешь, наверное…

Мне не составит труда солгать ему, что сюжет этой книги — сплошная фантазия, по крайней мере, в той части, где говорится о ребенке. Леру я не выдам, Насте не наврежу. Да и себя оправдывать не захочется лишний раз. Тем более перед человеком, которого хоть день да любила…

Любовь имеет множество отражений. Одна, неделимая, она смотрится в наши души, и в зависимости от того, как велика наша готовность принять ее, получается и отсвет. Я была распахнута целиком в тот момент, когда встретила тебя. Я приоткрыла только краешек души, увидев Леннарта. Потому все так быстро затянулось… А рваная рана, оставшаяся после твоего ухода, не затянется никогда.

Природа снизошла, просияла мне навстречу солнечной улыбкой, разделила мою радость. А с утра моросило, как осенью, и не хотелось жить. Я совершила титаническое усилие, заставив себя в такую погоду встать с постели. Теперь же я сама чувствую, как улыбаюсь. И оттого, как весело искрится влага на деревьях, и оттого, что сама становлюсь все более узнаваемой — одинокой амазонкой в городе, где все кучкуются стаями, потому что иначе сожрут. А я собираюсь выжить, надеясь только на свои силы, свою энергию, свой талант. Мне интересна жизнь, которую я веду, почему же она должна отторгнуть меня? А маленькое помешательство… Ну, с кем не бывает!

«Маленькая девочка… Чудесная моя девочка…»

* * *

Раньше я поехала бы к сестре, чтобы ей первой подарить новую книгу, экземпляр которой лежит рядом со мной на сиденье. Я то и дело поглаживаю его глянец ладонью, проскальзываю взглядом — привыкаю. Когда у меня вышла первая книга, я несколько часов не выпускала ее из рук, осваивалась. Потому что в моем воображении она выглядела иначе — более сдержанно, более классически. А она оказалась современной девчонкой: излишне яркой, вызывающе броской.

Мы сидим с ней в машине и соображаем, как же отпраздновать ее появление на свет. Уж на это я имею право… Банальная фраза, что книги для писателя, как дети, но это действительно так. В моем случае — единственные дети, и за каждую из книг переживаешь, и каждой втайне гордишься. И в первую минуту хочется прижать к сердцу, как родное существо, а потом сидеть рядом и поглаживать, баюкать…

В какой-то момент я понимаю, что нам с ней некуда податься. Нет, ее-то как раз готовы принять в тысячи домов и даже заплатить за то, чтобы она вошла в семью. Это я никого не интересую настолько, чтобы приехать без звонка за неделю, без скрупулезной проработки всех деталей встречи. Среди артистов я тоже не стала своей настолько, чтобы явиться к кому-то по-дружески, хотя Влас, может, и обрадовался бы… С литераторами дружбы иссякли после того, как меня стали издавать. Пока бились возле издательских порогов плечом к плечу, какие-то братско-сестринские чувства еще теплились…