Свободный полет. Беседы и эссе

— Дух авантюризма… Как вы смогли вырасти такой свободной в тисках советской системы?

— До пяти лет я росла в лесу, с бабушкой. А потом переехала в Ленинград. Мама меня держала… боже, в каких рукавицах она меня держала! Детство было нелегкое, конечно. Постоянные контры с мамой…

— Отчего так?

— Из чувства протеста, наверное. Я принципиально не играла в куклы, например. Мне не хотелось. Вместо кукол у меня, помню, было полено.

— Неплохо.

— Всё это было до балета. Я поступила в училище в 13 лет.

— Но это же очень поздно!

— Поздно. Я попала в экспериментальный класс. Тогда его организовали впервые. Я шла по улице Зодчего Росси и увидела объявление на большом плакате: принимаем детей в возрасте 13 лет в балетную школу. И я просто поднялась по лестнице. «Где здесь поступают?» — «А вон там медицинский кабинет». Привели, посмотрели, взвесили. Пришел директор, Шелков Валентин Иванович, и говорит: «Девочка, какой у вас номер телефона? Как вас можно найти?» А я была очень рассеянной и дала какой-то чужой номер, перепутала цифры. И ушла. Забыла даже. Меня нашли через три месяца.

— Мама, наверное, была в шоке от такой вашей самостоятельности?

— Ужас! Такой скандал.

— Но вы, конечно, ей не покорились.

— Директор убедил маму. Он сказал: «Вы не понимаете, из нее выйдет что-то такое, чем вы будете гордиться». Вот так я оказалась в хореографическом училище имени Вагановой.

— Но всё же главное событие, которое перевернуло вашу жизнь, — это то, что вы уехали на Запад и там остались. Такое не могло произойти случайно.

— Неудовлетворенность подсознательно накапливалась. Но конечно, раздумывать о том, чтобы остаться за границей… И в мыслях никогда не было.

— Неудовлетворенность чем? Вы танцевали в Кировском театре главные партии, вас любили, боготворили.

— Нет-нет. Вы не знаете всего, а я не хочу вдаваться в подробности. Было… (Задумывается.)

— …много негативного?

— Очень много. Но мне друзья помогли. Они сказали: если ты сейчас не уедешь, погубишь и себя, и свой талант. Я бы сама к этой мысли не пришла.

— Наташа, но все-таки как вы решились на такой шаг? Это случилось на гастролях в Лондоне.

— Я просто поверила, что мне это решение было дано свыше. Что это Бог мне сейчас подсказывает и направляет меня. И когда я это поняла, сразу успокоилась. Значит, так должно быть. Но принять такое решение было очень трудно. Я плакала, вся жизнь пронеслась перед глазами. А потом как будто ёкнуло: нет, надо, это моя судьба. Все произошло внезапно. Я даже чемодан не успела собрать.

— Вы были уверены, что у вас всё получится? Подобных примеров ведь не существовало. Нуреев и Барышников остались на Западе позже.

— Я не задумывалась, уверена я или нет. Мне нужно было осваивать новое пространство. У меня обострился артистический голод, и его необходимо было удовлетворить.

— Вы хотели попасть в «Ковент-Гарден»?

— Для меня это было нечто само собой разумеющееся. Но балерины лондонского театра воспротивились.

— Да, я знаю. Вся женская половина труппы подписала заявление: «Мы не хотим, чтобы Макарова работала в театре». Чем вы их так напугали?

— Понимаете, они долгое время находились под эгидой Марго Фонтейн (выдающаяся английская балерина. — Прим.

). Она всегда была первой. А тут появляюсь я.

— И что вы почувствовали, когда двери театра, о котором вы мечтали, фактически захлопнулись перед вами?

— Я была очень разочарована. Просто больно было. Но вдруг моментально пришло письмо из Америки. И я сразу уехала. Хорошо, что вещи складывать не пришлось — их у меня не было.

— И началась новая жизнь, эйфория, или порой сверлила мысль: может быть, я зря так поступила?

— Я никогда не смотрю в прошлое с сожалением. Наоборот, думаю только о том, что будет завтра. И инфантильной я никогда не была.

— Это самовоспитание?

— Возможно. Или дикая природа, которая мне когда-то помогла: поля, ромашки, сосны, березки… Я и в проруби тонула. Всё это, конечно, откладывается. И рождает свободомыслие.