Свободомыслие и атеизм в древности, средние века и в эпоху Возрождения

Первая поэма (XIII в. до н. э.) представляет собой рассказ, ведущийся от имени некоего вельможи Шубшимешре-Шаккана, который уверяет, что всегда чтил богов и царя, а между тем наказан, как закоренелый грешник:

Как тот, кто молитвой не славит бога,В трапезы час не чтит богиню,Не склоняется ниц, не бьет поклоны,Чьи уста забыли мольбы и молитвы,Кто священные божьи дни не приветил,Кто в небреженье презрел обряды,В почтенье и страхе не вел свою паству…

Беспечно забыл своего господина,Бездумно клялся святою клятвой —Так я ниспровергнут!А ведь я постоянно возносил молитвы!Мне молитва — закон, мне жертва — обычай…Славить царя — мое блаженство,Песнопенья святые — мое наслажденье!..Я славил царя, равнял его богу,Почтенье к творцу внушал я черни.

Далее герой предается размышлениям о непостижимости воли богов:

Воистину, думал, богам это любо!Но что мило тебе, угодно ли богу?Не любезно ли богу, что тебя отвращает?Кто же волю богов в небесах постигнет?²

Страдалец подробно перечисляет свои беды и болезни, он уже готовится к смерти, но в последний момент к нему являются вестники бога Мардука и несут исцеление и избавление от несчастий.

«Вавилонская теодицея», поэма-диалог, написанная в XI в. до н. э. вавилонским жрецом-заклинателем Эсагилкини-уббибом, также поднимает проблему невинного страдания. Здесь она переносится из плана индивидуального в общественный: это уже не какой-то отдельный нелепый случай, а общий порядок вещей:

Идут дорогой успеха те, кто не ищет бога,

Ослабли и захирели молившиеся богине…Превозносят важного, а он изведал убийство,Унижают малого, что зла не делал.Утверждают дурного, кому правда — мерзость,Гонят праведного, что чтил волю бога.Золотом наполняют ларец злодея,У жалкого пропитанье из закрома выгребают.Укрепляют сильного, что с грехом дружен,Губят слабого, немощного топчут.

Утешающий страдальца друг дает уже знакомый ответ:

Как средина небес, сердце бога далеко,Познать его трудно, не поймут его люди³.

Божий промысл неисповедим, остается лишь уповать на божественную милость и смиренно молиться — вот вывод, к которому приходят авторы «Невинного страдальца» и «Вавилонской теодицеи». Отказываясь от непосильной задачи собственной мыслью объяснить причину страданий невинного человека, вавилонянин мог, оставаясь в рамках традиционных представлений о миропорядке, сохранять веру в то, что такое объяснение все же существует.

Авторы поэм, о которых шла речь, открыто не отрицают, основные мировоззренческие установки вавилонского общества; более того, внешне поэмы как будто подтверждают правильность традиционных объяснений. Однако высказываемые страдальцами сетования и жалобы позволяют составить представление о тех проблемах, которые волновали месопотамское образованное общество, о тех сомнениях, какие его мучили. Сам факт «проникновения» таких вопросов в художественные (дидактические) тексты свидетельствует о том, что элементы скептицизма были достаточно распространены. Опыт и здравый смысл, т. е. все та же житейская практика, заставляли многих недоверчиво относиться к готовым, но, увы, недоказуемым ответам на важнейшие вопросы бытия. Неразрешимая загадка смерти, проблемы страдания невинных, справедливости богов и смысла зла особенно стимулировали такие сомнения.

Свое крайнее выражение они нашли в поэме, известной русскому читателю под названием «Разговор господина с рабом» (X (?) в. до н. э.). Человек изверился во всем: в истинности и прочности всех земных радостей и наслаждений, в смысле и ценности добрых дел.

Поднимись и пройди по развалинам древним,Взгляни на черепа простолюдинов и знатных:Кто из них был злодей, кто был благодетель?⁴

Он сомневается если не в существовании богов, то в возможности добиться их благорасположения: