Свое время

Девчонка смотрела на Андрея, задрав курносенький носик, миниатюрная блондиночка, словно с полки любимого Надюшкой и Марией магазина барби, и зелено-белая ленточка, трепыхавшаяся на ее воротнике, казалась остатком небрежно сдернутой обертки.

Он был сосредоточен, напряжен до предела, натянут звонко, как струна или кожа на барабане, готов к чему угодно — только не к этому кукольному личику, хрустальному голоску, наивному вопросу. И зачем-то сделал вещь, не имеющую ни малейшего смысла — глянул на запястье, туда, где уже лет двадцать, никак не меньше, не носил часов.

Он отвлекся.

И в этот миг сместились на последний крохотный отрезок все часовые стрелки, обнулились доли секунд на циферблатах, совпали, собрались и встали наизготовку рассыпанные частицы времени. И он понял — уже ослепленный вспышкой, оглушенный грохотом, опаленный жаром пламени и отброшенный взрывной волной, — что это был единственный способ. Только так и никак иначе — с кровью, ужасом и криком, с болью и смертью, с огнем и руинами, со всеобщим мгновенным концентрированным шоком, — и можно было призвать его к порядку, выстроить, вернуть.

Мое потерянное время.

*

— Фамилия, имя, отчество?

— Маркович Андрей Игоревич.

— Род занятий?

— Писатель.

— Пиши: не работает. Семейное положение?

— Женат. Трое детей.

— Фигасе гаденыш. Трое детей у него! А рассказать тебе, сука, сколько там было детей?!

Он откуда-то знал: когда бьют, по-настоящему, сбивая с ног, надо сгруппироваться, защищая голову и живот, надо крутиться на полу, принимая удары по касательной и по возможности не давая попасть по почкам… Чертову прорву вещей он знал вот так, чисто теоретически, для литературы, а не для жизни. Знал, например, что можно все подписать, а потом отказаться от своих показаний, — когда пройдет информация о том, что он, Андрей Маркович, арестован, когда здесь будут пресса, и правозащитники, и адвокат…

Они не требовали ничего подписывать, два снулых кирпичномордых дядьки в форме, отличной от простой милицейской, но он не определил точно чьей, и ему ничего не сказали — вопросы тут задаем мы — на этот счет. Вопросов они, впрочем, больше не задавали тоже. Они просто били его ногами со скучной, дозированной злобой, все время попадая по остро болезненным точкам, по жизненно важным органам, и с каждым ударом все его книжное знание нивелировалось, выносилось прочь из кабинета промозглым грибным сквозняком.

А со временем ничего не происходило. Оно не подвисало и не растягивалось в ниточку бесконечности, как можно было бы предположить, следуя Эйнштейновой логике, но и не металось, не прыгало, не поддавалось ускорению, а размеренно тикало себе вместе с ужасающими китайскими часами с кукушкой на стене. Наверняка подарок на какой-нибудь ментовский корпоратив, — подумал Андрей, когда еще только сюда вошел и позволял себе бряцать наблюдательностью и вниманием к деталям, бутафорским и бесполезным писательским оружием.

Кукушка проорала очередной час, сдетонировав со страшным ударом под ребро. И тут они слаженно, будто и впрямь по времени, перестали бить.

Андрей еще откатился по инерции на полметра вбок, перед глазами замаячила ободранная ножка милицейского стола, паутина, отставший шпон. Осторожно, стараясь не въехать в стол головой — пространство, в отличие от времени, перестало быть однозначным, дрожало и норовило изогнуться в неожиданную сторону, — он приподнялся, сел и сразу согнулся, подавляя подкатившую к горлу тошноту. Никогда раньше меня не избивали по-настоящему, и теперь я понятия не имею, насколько остался цел, и даже давнее медицинское образование ни к черту…

— Поднимайся, падаль, — запоздало, вдогонку, приказал один из квадратномордых. Капитан, вспомнил Андрей, снова — он, конечно, первым делом определил это еще тогда, сразу как вошел, — искоса глянув на погоны. И понял, что уже стоит, пошатываясь, придерживаясь за край стола.

— Семеро детей, — медленно, с отвращением отчеканил капитан. — И сорок восемь взрослых. И еще двести с чем-то разной степени тяжести. Подумай об этом, сволочь. Посиди в камере и подумай. У тебя будет время.

Второй — полковник; или подполковник, Андрей не был уверен. Этот ничего не сказал, сосредоточенно вытирая влажной салфеткой кончик ботинка. Салфетка становилась бурой. Андрей провел тыльной стороной ладони под носом, размазывая кровь.

Еще в кабинете присутствовал мальчишка, бандитски стриженый, опер или стажер: этот сидел за столом и прилежно писал, не участвуя в избиении, хотя скорее всего был не прочь, просто не дорос еще по званию. Встретился с Андреем взглядом и очень быстро, словно пойманный на списывании или подглядывании в женский туалет, опустил глаза.

— Увести, — брезгливо скомандовал ему капитан.

*

У него было время.

Чего не было — так это часов и прежнего внутреннего таймера. И мобильный отобрали еще при задержании, так и не позволив сделать ни одного звонка.