Свои Кобзон

– Она навсегда останется Пугачевой. Она вписала свое имя в антологию песенную, в историю песенную, в летопись. Она была и остается примадонной, самой популярной певицей. Этого у нее никто никогда не отнимет.

– Ну, хорошо. У нас очень много и королей, императоров эстрады.

– Да, императриц.

БЕЗ ОБМАНА, ЖИЗНЬ ЗАСТАВИЛА

– Давайте с этим мы как-то проедем. А по поводу того, что вы до сих пор поете. Я помню, когда вам исполнилось 60 лет, вы говорили: это последний концерт, и я ухожу с эстрады, все, вы меня больше не услышите.

– Вы знаете, мне хотелось не обманывать ни журналистов, ни окружающих меня людей, ни телезрителей. Мне не хотелось их обманывать. Я действительно хотел закончить свою гастрольную концертную деятельность. Тем более, что это заявление сделано было 11 сентября 1997 года, а 17 сентября меня избрали депутатом Государственной Думы. Я решил себя посвятить общественно-политической работе, творческой работе, преподавательской работе.

Но так получилось, что меня пригласил кто-то из композиторов. Ну, говорит, в моем-то шоу можно, это не твой сольный концерт, так что спой в моем концерте. И пошло…

Это наркотик уже. Это, когда выходишь на аудиторию, чувствуешь эту энергетику, выходишь на эту борьбу.

Ну, вот хочется еще раз и еще раз сказать, что я не зря эти годы прожил.

– Я когда вижу вас на сцене, думаю про себя: если бы Кобзону не платили бы, он все равно бы выходил.

– Абсолютно.

– Более того, он сам бы приплачивал.

– Когда я стал петь по два, по три сольных концерта в день, мне говорили, ну, что же такая жажда зарабатывать денег. Они не понимали.

Тогда еще было такое понятие, которое со временем исчезло – шефские концерты. Бесплатные концерты, о которых вы говорите.

– Это вы о детских учреждениях, да?

– Не только, они для студенчества, они для воинов, они для кого угодно. Шефские, бесплатные концерты.

Но удовольствие мы получали от того, что мы общались бесплатно. Вот просто приходили попеть, пообщаться.

– Я помню, ездил с вами (и с Ильей Глазуновым, и Отаром Квантришвили) в начале 90-х в какой-то детский дом.

– Не в какой-то. Детский дом в Ясной поляне. Это школьный детский дом. А второй, дошкольный детский дом, в Туле. Я привозил не только Глазунова. Туда приезжали очень многие мои друзья. И 

Рошаль приезжал туда. И спортсмены туда приезжали, да. И поэты. И композиторы.

Приезжали каждый год и продолжаем приезжать по сей день. Мои дети эти, из Ясной поляны, из Тулы каждый год они отдыхают в Анапе.

– Вы это организовываете?

– Конечно. Мне задают иногда вопрос, а почему Тула, почему Ясная поляна, что вас связывает. Ничего не связывает. Просто так вот. Почему один человек женился на этой женщине и не той. Да потому что вот флюиды какие-то, чувства их сблизили.

Почему? Я был в Туле на гастролях. Пришли ко мне дети. И пригласили в свой детский дом в Ясную поляну. Я поехал. И вот наша дружба началась и по сей день продолжается.

Это трудно объяснить.

«Песня остается с человеком»

– Скажите, а как вы переносите оговоры, которые возникают в прессе? Как только человек становится известным, так пишут удивительное. Вот трагедия «Норд Ост» случилась. И все помнят, что вы пошли, спасли людей. И вот я читаю: Кобзон это сделал за деньги; ему заплатили, чтобы он вывел конкретно этих людей. Вот, как вы вообще относитесь к этому? Почему вы не подаете в суд, в конце концов?

– Ну, кто это пишет и говорит, это просто для меня, так сказать, никчемные люди.

Негодяи.

Они уподобляются американцам, которые написали по поводу «Норд Оста» – ну, конечно, Кобзону удалось вывести этих людей, заложников, потому что он свой среди террористов.

В день его смерти «Лента.ру» напомнила обстоятельства того поступка: