Своя-чужая жизнь, или Верни мою любовь

Уже закрыв дверь, Лана поняла, почему она вела себя столь мягко и без истерик. Рэм не был первым мужчиной, который оставил ее, но единственным, кому она хотела запомниться с лучшей стороны. Лана была ему благодарна за все дни, проведенные рядом с ним, но все же чувствовала закипавший внутри гнев, оттого что он так и остался безразличным, не дав ей ни одной возможности перейти ту невидимую черту, которую провел перед собой. Чтобы хоть как-то удержать зарождавшуюся в ее душе бурю, Лана сердито плюнула в лифте, как раз на кнопку этажа, где находилась квартира Рэма, и с удовлетворением посмотрела на стекавший по табло сгусток слюны. Детская, глупая месть, о которой никто не узнает, но тем не менее она заставила ее улыбнуться, принеся женщине частичное облегчение.

Рэм прошел в спальню, заменил постельное белье, которое пахло Ланой, свежим комплектом и прилег, в ожидании, когда появится Малиновский. Прикрыв глаза, он вспомнил о своей последней встрече с Анной, закончившейся яростной ссорой. Случилось это за неделю до того, как Вероника избавилась от своей сестры, а потом заняла ее место. Банальная, но страшная история подмены, в которой главным составляющим было острое желание одного человека примерить на себя жизнь другого. Рэм воскресил в памяти день, изменивший судьбы многих и в первую очередь самого Рэма. Конечно, Вероника была более, чем кто-либо другой, заинтересована в исчезновении Анны. Ее даже не остановил факт их близкого родства, впрочем, эту женщину ничто не заставило бы отказаться от намеченной цели, к которой она готова была идти через любые препятствия. Подобной одержимостью она качественно отличалась от своей мягкой и наивной сестры, и все же Рэм ненавидел Веронику меньше, чем Анну. Да, он ненавидел Анну, но так же сильно и любил ее, не понимая, какое из этих чувств главенствует в его сердце.

День, когда она погибла, выжег в нем остатки доброты и любви, заставив Рэма по-другому смотреть на мир. Рэма уже не интересовала жизнь, в которой не было женщины, ради которой ему хотелось дышать. Каждое утро было жестоким напоминанием о том, что Анна ушла навсегда, отчего ему хотелось рыдать, кусая губы. Их последнюю встречу Рэм помнил до мельчайших подробностей и мог воскресить в памяти каждое ее движение. Он до сих пор чувствовал запах духов Анны, а на губах ощущал поцелуй, за который он получил оглушительную пощечину. Как же он любил ее! Пожалуй, только Анну он и любил. Никто больше не смог пробудить в нем столько страсти, лишь Анна, и звуки ее имени холодом пробегали по кончикам его пальцев.

Рэм вдруг обрадовался тому, что у него нет братьев, умеющих беспощадно ненавидеть и готовых на все, только бы уничтожить объект своей ненависти. Родные люди испытывают друг к другу поистине опаляющие чувства, будь то любовь или вражда. Они намного опаснее врага, не вхожего в ближайший круг общения, ибо ярость их зарождается не в одночасье, а медленно зреет на протяжении многих лет, не имея возможности выйти наружу. Родные люди несут в себе страшную угрозу, так как их легче ранить, чем чужого человека, а заслужить их прощение практически невозможно. Они остро переживают обиды, подогреваемые одним лишь видом противника, в котором течет та же кровь, что и в них самих. И месть их намного страшнее, так как жалят они исподтишка, тщательно скрывая свои истинные намерения, демонстрируя свою подлую сущность только в самом конце, когда гибель врага неминуема. Вероника была для Анны той самой змеей, укуса которой никто не ожидал. Но, похоже, теперь она находилась в крайне неустойчивом положении, грозившем разрушить все, чего она добилась.

Ожидание, когда появится Малиновский, было невыносимым. Рэм уже дважды варил кофе, пытаясь заставить минуты двигаться быстрее, он принял душ и оделся, потом налил себе выпить и осушил почти половину бутылки, когда в дверь наконец позвонили. Быстрым шагом он прошел по мраморным плитам – и замер у двери, так как перед ним стояла Анна. За ней маячил Малиновский, и Рэм облегченно и вместе с тем огорченно вздохнул, понимая, что воображение обмануло его.

– Прошу, – он указал рукой в сторону гостиной, приглашая их войти.