Своя земля

— Мы что, уезжаем? — упавшим голосом спросил Артемка, и у него сразу пропали все те слова, какими можно было рассказать об удивительно счастливом и радостном начале дня, о встрече со змеей. Он стоял, нагнув голову, не замечая, как рыба распласталась по порогу хвостом.

— Едем, сынок, загостевали мы с тобой, пора и честь знать. — Николай Устинович, закрыв чемодан, поднялся. — Отнеси-ка в машину.

Оттащив чемодан, Артемка направился было к Генке, но отец выглянул в окно и позвал его.

«Ну, что еще там!» — сердито подумал мальчик, медленно возвращаясь в хату. Отец уже сидел у окна со шляпой на коленях, тетка Настя против него, оба странно неподвижные и с таким выражением, словно только что повздорили. Остановившемуся на пороге сыну Червенцов сказал:

— Присядь, Артемка. Перед дорогой посидеть положено.

В молчании прошло несколько минут, потом они разом поднялись.

— До свидания, Ната, спасибо за ласку. Если случится бывать в наших местах — заходи, буду рад, — сказал Николай Устинович.

— Мало погостили, но и за то спасибо, что вспомнили, — отозвалась она.

Червенцов подал ей руку, слегка пожал податливую и безответную ладонь и с высоко поднятой головой вышел из горницы.

Когда Артемка проходил мимо стоявшей у притолоки Анастасии Петровны, она поймала его за плечо, крепко поцеловала в макушку и осторожненько толкнула в спину. От жалости к себе и обиды у мальчика выступили слезы, но в сенях он вытер глаза кулаком и выскочил во двор.

Анастасия Петровна не вышла провожать на улицу, она осталась на крыльце и, сложив руки под грудью, смотрела поверх плетня, как они усаживаются в машине. Артемка опустил боковое стекло и, высунувшись по плечи, ждал: может быть, покажется Генка. Отец был хмур, чем-то недоволен, и он не решился отпрашиваться к Генке. На пустынной улице лишь глянцево-траурный петух с середины пыльной дороги, вытянув шею, недоверчиво косился на машину, да наискосок, у четырехоконного дома женщина с ребенком на руках наблюдала за отъездом гостей. Генки не было. И вот на прощание помахали рукой — они из машины, Анастасия Петровна с крыльца, — и мимо побежали хаты и плетни, уходило назад село, оставался позади чудесный мир с его волшебными днями. А Генка так и не появился. Показалась луговина на окраине, теперь скошенная и жесткая. Артемка сказал нерешительно:

— Папа, вернемся на минутку.

— Зачем? — негромко отозвался отец.

— Я не попрощался с Генкой, — заторопился Артемка. — Я ему обещал… Потом я забыл бивень.

Николай Устинович промолчал. Лишь при подъеме на изволок, в том самом месте, откуда они неделю назад любовались просторной равниной и селом, он покосился на пригорюнившегося сына и с ласковой снисходительностью сказал:

— Стоит ли возвращаться из-за этого, Артемка, смотри, как далеко отъехали. Напиши ему письмо — он не обидится. И голову не вешай, друзей у тебя еще много будет… А кость на что тебе, — мама все равно выбросит.

15

…Анастасия Петровна оставалась на крыльце, пока машина не исчезла за поднятой ею пылью, и тогда вернулась в горницу. Она остановилась посреди светлой, вдруг опустелой комнаты, на минуту задумалась. Еще осталось в душе что-то немного печальное и тревожное после проводов, словно кончился шумный праздник, от которого она устала, наступили будни, и повсюду сделалось пусто и просторно. Неторопливо прошла по горнице, поправила завернувшийся угол скатерти, плотно прикрыла окно и, прежде чем задернуть занавеску, постояла, глядя на примятую машиной траву с темно-лиловыми пятнами пролитого автола. На ветку вишни против окна присела галка, склонив голову набок, посмотрела на нее светло-голубым глазом и четко спросила: «Че»? Анастасия Петровна вздохнула освобожденно, как будто какая-то тяжесть свалилась у нее с души.

В сенях послышались легкие скользящие шаги, и в открытую дверь заглянул Генка. Окинув взглядом комнату, он нерешительно спросил:

— А где Артемка, тетя Настя?

— Уехал твой Артемка, — со странной усмешкой сказала Анастасия Петровна.

— Как уехал?! Совсем? — опешил он.

— Совсем уехали, Гена. Разве ты не видел машины?

Открыв рот, мальчик недоверчиво смотрел на нее остановившимся взглядом, как будто толком не понял, что она сказала, а брови медленно поползли на лоб, собирая молодые морщинки.

— Ну и пусть! — отозвался он, губы у него дрогнули, и она поняла, как оскорблен и обижен он.

— Да, уехали, Гена, — проговорила Анастасия Петровна. — Враз собрались и уехали. И рыба твоя не нужна оказалась, и та кость, что ты притащил…

— Ну и пусть! — повторил он с озлоблением и обидой. — Я тоже выброшу письмо.

— Какое письмо? Кому? — спросила она и на минуту застыла в оцепенении. — Что ты такое выдумал?

— Ничего я не выдумывал, — произнес Генка на глухой и низкой ноте. — Его отец дал мне письмо и сказал, чтобы я передал вашей Наде, как она приедет…

— А ну, неси это письмо! — тяжко и грозно потребовала Анастасия Петровна. Нет, с отъездом Червенцова, как видно, еще не кончились неприятности этих дней.

— Так я… — начал было Генка, с ужасом понимая, что проговорился в непонятной ему тайне и навлек на себя гнев тетки Насти.