Сыч – птица ночная

Узилища… Ага! Я несвободен. Какие-то злыдни поймали и засадили меня сюда. Что за злыдни? Я попытался поднять голову, чтобы хорошенько осмотреться. Не получилось. Как и в бредовом просоночном состоянии, голова моя была тяжела, словно налита свинцом, подниматься не желала и соображать продуктивно отказывалась напрочь. Приказав себе напрячься, я медленно повернул голову налево. С этой стороны к кровати вплотную примыкала стена. Нет, это кровать примыкала к стене. Окон не было. Стена, крашенная в белый цвет, на ней вешалка, на вешалке — мои вещи. Я могу их потрогать — вот они, висят прямо надо мной. Попробовал поднять левую руку — не вьпшю. Нет, оказывается, не могу — руки не слушаются. Пальцами шевелить могу, руку чувствую, а поднять — никак. Плохо. Но вещи — это хорошо! — машинально выплыло откуда-то из глубины сознания. Почему хорошо? Потому что, когда я окончательно приду в себя и буду в состоянии двигаться, я оденусь, надеру тут всем задницу и драпану… Ха-ха три раза. Надеру…

С таким же трудом повернул голову направо. Капельница. Прозрачный шланг, бутылка, игла… иглы не вижу. Пошевелил пальцами правой руки, почувствовал иглу в вене. Вот как, значит. Что это мне вливают такое? И вообще, где я? Что со мной?!

Не найдя ответа, я оставил бесплодные попытки, придя неожиданно к утешительной мысли: капельница! Кто-то придет снимать ее. Тогда можно будет все узнать. Если это амнезия, то она вполне излечима — сколько фильмов смотрел на эту тему, там герой всегда мучается две трети времени показа, а потом, зацепившись за какой-нибудь ключевой фрагментик, начинает вспоминать все подряд. Мой случай, судя по всему, не особенно-то и сложный — я по крайней мере помню, что смотрел фильмы про этих амнезюков. И одежду свою признал с ходу. Значит, все не так уж плохо. А кто я? Тоже помню! Сыч. Антон Иванов. Олег Шац. Командир отряда санитаров ЗОНЫ. Или нет — бывший командир. Бывший? Да, скорее всего…

Итак, ничего страшного не произошло. Я куда-то угодил. Выкрутимся, не впервой. Сейчас придет кто-нибудь снимать капельницу, и поговорим. В бутылке немного осталось — минут на пятнадцать.

Я лежал и бездумно смотрел на бутылку — соображать не было никакой охоты. Ленивые мысли самопроизвольно ползали в голове: как собирающиеся завалиться в спячку змеи. Меня посадили на иглу. Или я упал откуда-то. И башкой ударился. Тело не болит, только голова страшно тяжелая. Да, нехорошо…

Пятнадцать минут прошли. Жидкость в бутылке едва прикрывала горловину — еще пару минут, и она кончится. Что такое воздушная эмболия, я, как и каждое слегка просвещенное дитя нашей эпохи, знал прекрасно. В разных шпионских триллерах злые негодяи только и делают, что развлекаются запусканием разнокалиберных эмболов в вены всяких неудобных субъектов.

— О-о-о… — еле слышно прохрипел я, с трудом раздвинув пересохшие губы. Черт, что за бардак тут у них? Поставили капельницу и бросили пациента на произвол судьбы! Вот так ничего себе — деятели! — О-о-о… — опять прохрипел я.

Зловещая тишина была мне ответом. В горловине бутылки уже не было жидкости. Странно, но я не испугался — лень было. Но возмутился: это не правильно, неприлично воину умирать от такой ерунды! Напрягшись в неимоверном усилии, я поднял левую руку, перебросил ее на правую сторону и, нащупав ватными пальцами иглу, выдернул ее из вены.

— Дзинь! — огорчилась игла, отскочив к металлическому штативу. Не получилось! Я опять остался жив. Дурная привычка, знаете ли…

— У-ро-ды… — в три приема прошептал я, медленно поднимая левую руку и сдергивая с вешалки свой новый пушистый свитер. Подарок Элен.

… «В этом свитере, наверно, коза есть», — растроганно пробормотал я, когда примерял обновку. То есть хотел сказать, что свитер сделан из козьей шерсти. Элен моментально извратила высказывание, ткнула меня пальцем в грудь и, злорадно ухмыляясь, заявила: «В этом свитере козел есть! Ой ха-ха…»

Стоп! Элен? Элен… Я замер на мгновение, боясь потерять внезапно обнаруженную ниточку. И тотчас же в голове заклубилось хаотичное нагромождение из обрывков отдельных воспоминаний, субъектов, событий последних дней. Как будто кто-то открыл заслонку и впустил в затхлую комнату хорошую порцию свежего воздуха.