Сын атамана

– Кабаки закроют, значит, по окрестным городкам и станицам разойдутся. Будут пить, пока последнее не пропьют, потом воровать и грабить станут, и этим людишкам без разницы, у кого и что тянуть. Но самое плохое, что они могут собраться в отряды и начнут требовать раздела войсковой казны.

Отец нахмурился, зло ощерился, словно дикий зверь, но быстро себя унял и сказал:

– Ладно, иди к Лоскуту. Может быть, еще тебе какую работу найдет. А мне одному побыть нужно. Подумать, да со священниками нашими, – Кондрат кивнул на церковь, – не договорил, а надо бы.

20

Россия. Воронеж. 26.09-04.10.1707.

Воронежского воеводу Степана Андреевича Колычева, пожилого грузного человека в мешковатом темном сюртуке, нелепых белых панталонах и растрепавшемся парике, терзали сомнения. С Дона поступали противоречивые вести. Много прознатчиков и торговых людей приходило к нему каждый день. Но все они говорили о разном, противоречиво, и кому верить он не знал.

Три дня назад прибежал козловский житель Гур Лычагин и поведал, что отряд князя Юрия Долгорукого полностью истреблен на Дону. Вслед за ним появились шпионы князя Волконского, верные его слуги Дементий Сушков и Тимофей Кусов. Они доложили, что слышали, будто отряд Долгорукого разбит, но про смерть князя ничего не знают. А вчера вернулся с Дона воронежский посадский человек Иван Сахаров, который вел торговлю в Черкасске со своими сродственниками казаками, и донес, что полковник жив и пребывает израненный с пятью драгунами на дальнем хуторе неподалеку от Калача. В доказательство Сахаров предоставил воеводе письмо с княжеской печатью. И в этом послании Долгорукий просил спешно выслать ему на помощь солдат и драгун, поскольку есть возможность совместно с атаманом Максимовым задавить восстание в зародыше.

Сразу после прочтения этого послания Колычев вызвал к себе командира Воронежского пехотного полка Рыкмана.

Подполковник прибыл незамедлительно. Степан Андреевич принял его в своем кабинете и начал разговор:

– Виллим Иванович, ты знаешь, какие известия с Дона пришли?

– Слыхал, – ответил тот, раскуривая свою неизменную трубку. – И даже караулы у кораблей двойные поставил, на всякий случай.

– Господин подполковник, надо незамедлительно выступить на подмогу к князю Долгорукому.

– Э-э-э, нет, воевода… – протянул Рыкман. – Мой полк причислен к Воронежскому Адмиралтейству для охраны флота российского, и ни в каких иных делах участвовать не будет.

– Только ты участие в походе примешь Виллим Иванович. Твои солдаты под командованием своих офицеров на месте останутся. Мне в начальные люди над отрядом поставить некого, а государь ясно указал, что следует помогать князю в его деле всеми силами и средствами.

– Когда отправляться?

– Послезавтра. Времени немного, но всех собрать надобно скоро.

– Кто со мной пойдет, если я приму ваше предложение?

– Драгуны, гренадеры, стражники, урядники, пушкари и верные нам станичники. Всего: четыреста конных. Надо выручить князя, а то, попомни мое слово, не сносить нам головы.

– Я согласен.

– Вот и ладно, Виллим Иванович, вот и хорошо…

Прошел день, за ним другой, и отряд Рыкмана выступил на Острогожск, где должен был пополниться тремя сотнями местного слободского полка под командованием своего командира Тевяшова. От Острогожска их путь лежал на Калач. Кажется, что все в порядке, но что-то терзало воеводу, который провожал отряд Рыкмана, и не давало ему покоя. Решив, что это обычная мнительность, Степан Андреевич загнал свои сомнения поглубже и отправился заниматься другими городскими делами, которых в Воронеже никогда не убывало…

В походе все как всегда. Конники из отряда Рыкмана шли весело и были готовы исполнить любой его приказ. В Острогожске, как и планировалось, к нему присоединились слобожане. Осенние дороги, дождь и короткие привалы в небольших деревеньках. Марш-марш! И так продолжалось до тех пор, пока под Каменкой отряд подполковника не был окружен казаками Василия Поздеева, которые поджидали его в засаде.

Рыкман сразу осознал, что угодил в ловушку и был готов к тому, чтобы сражаться до последней возможности. Но казаки Поздеева зажали его в чистом поле, атаковать не спешили и выслали вперед парламентера.

Командир слобожан Тевяшов сказал тогда подполковнику:

– Прикажите стрелять в парламентера, Виллим Иванович.

– Нет, будем его слушать и узнавать, чего он хотеть, – Рыкман разволновался и начал коверкать неродную русскую речь.

– Вы об этом пожалеете, – бросил Тевяшов и отъехал к своим сотням.

К занявшим оборону царским войскам под белым флагом приблизился казак и, обращаясь скорее к солдатам и драгунам, чем к подполковнику, начал выкрикивать:

– Православные! Мы идем на Воронеж, а дальше до самой Москвы! Нам не надо чужой земли! Наш поход затеян, чтобы освободить крестьян и русских людей, которые страдают от царя-еретика! Царь Ероха продал Святую Русь иноземцам! Переходите на нашу сторону, и вместе за правду постоим!

– Стреляйте в него! – опомнился Виллим Иванович. – Не спать! Огонь!