Сын эрзянский. Книга вторая

Елена была красивейшей девушкой во всей Греции. Все цари стали сватать ее за своих сыновей. Наконец она досталась самому сильному из них — Менелаю. По всей земле шла слава о красоте Елены. Эта слава дошла и до Троянского царства. Сын царя Приата — тот самый Парис — решил украсть Елену. Он приехал в Спарту под видом купца, познакомился с Еленой, уговорил ее и увез в Трою. Тогда Менелай, обманутый и обиженный муж, призвал всех греческих царей заступиться за его поруганную честь. Цари откликнулись на его просьбу, собрали свои войска и двинулись на Трою. Десять лет шла эта война, пока троянцы не потернели поражение и Менелай вновь не получил свою жену. Вот кто был Парис. Тут и сказке конец...

Степан долго не знал, что сказать. Ему не верилось, что это всего лишь простая сказка. Все это, должно быть, было на самом деле. Ночная темень давила на окна.. Елена Николаевна глядела туда, и по щекам ее катились слезы. «Та греческая Елена, — думал Степан, — наверное, была похожа на нее...»

А ночью Степану приснился сон: он, подобно Парису, привез Елену Николаевну в Баевку. По Бездне плавают белые лебеди, а он бегает за ними с палкой и отгоняет от купающейся в реке Елены Николаевны...

Однажды, когда уже лежал снег (а снег в том году выпал рано — задолго до покрова), Степан напрасно проискал своего учителя Колонина до полуночи и должен был вернуться к Елене Николаевне один. Он надеялся, что Колонин уже дома, но дома его не было.

А утром его привели чужие люди: мокрого, грязного, почти замерзшего. И Колонин заболел. В середине дня пришел доктор, за которым бегал Степан, посмотрел, покачал головой и велел немедля везти в больницу.

Больничная лошадь прибыла только к вечеру, Степан с санитаром закутали бредящего Колонина в тулуп, положили в розвальни и повезли. За санями шла Елена Николаевна в беличьей шубке и уже не плакала, но как-то тупо и равнодушно смотрела под ноги. Она отстала от лошади, так что когда подошла к больнице, Степан ей сказал:

— Все, унесли в палату.

— Унесли... — спокойно повторила Елена Николаевна и вздохнула. — Что теперь?..

— Домой надо идти, — рассудительно сказал Степан. — Холодно.

И она как-то покорно согласилась, и они пошли обратно. Эта покорность Елены Николаевны смутила Степана и вселила в него какую-то мужскую уверенность. Он почувствовал на своих плечах радостную ответственность за эту бедную и несчастную женщину. И не об этом ли он мечтал?!

В доме было холодно, пусто и ужасно сиротливо. Елена Николаевна, не раздевшись, точно во сне, ходила по комнате, все так же тупо и сосредоточенно глядя под ноги, думала о чем-то своем, недоступном и неизвестном Степану, однако ему казалось, что она мучается одним: как ей жить, если Колонин умрет? Но, по его понятию, думать тут было совершенно нечего — ведь есть он, Степан! И он не маленький мальчик, ему уже идет шестнадцатый год, он все умеет: и дров наколет, и воды натаскает, и заказы может брать на иконы, он напишет их не хуже Тылюдина!.. О чем печалиться Елене Николаевне?! Стоит ей только сказать слово.

Но Елена Николаевна все так же ходила и молчала. Да и какое слово хотел бы от нее услышать Степан, он и сам не знал.

— Холодно, — сказал он, нарушив тяжелое молчание.

— Да, холодно, — ответила Елена Николаевна.

— Печку затоплю.

— Да, затопи, пожалуйста... — всё так же равнодушно и тупо отозвалась Елена Николаевна.

Когда самовар был готов, Степан пошел звать Елену Николаевну пить чай. Она лежала на кровати — прямо в шубке, в платке. Глаза ее были закрыты. Светлые волосы выбились из-под платка. Дышала она ровно и спокойно. Она спала.

Степан постоял, посмотрел на свою хозяйку, не решаясь ее будить, — ведь так он может смотреть на нее столько, сколько захочет. Он будет смотреть на нее всю ночь. Он будет беречь ее сон. Он только попьет чаю и снова вернется.

Степан тихонько ушел в кухню. Здесь было уже тепло, и он снял пиджак. Самовар тихонько пофыркивал, маленькое пламя торчком стояло за нечищеным пузатым стеклом лампы.

Степан сел на стул, куда обычно садился Колонин — к окошку, налил синенькую тонкую чашку с узором, из которой пила Елена Николаевна, поставил на ее место, а себе налил в большую белую и легкую — из нее пил чай Колонин. На чашке Колонина тоже оказался узор — раньше Степан его не замечал. Узор был и на блюдце — легкий тонкий орнамент по краю, очень красивый. Степан еще никогда не видел такого красивого блюдца. Белое как снег, оно было почти прозрачно.

Засмотревшись на золотистый узор, он и не заметил, как голова его склонилась к столу. И он уснул.

Утром Елена Николаевна уже не ходила взад-вперед по комнате, но как-то все беспокойно и тревожно спрашивала себя:

— Что же делать? Что делать?..

И то собиралась немедленно идти в больницу, то опять садилась к столу, ломала пальцы и говорила:

— Что делать? Что же делать?..