Сын менестреля. Грейси Линдсей

И во время не самого приятного обхода своих арендаторов она решила, что Десмонда необходимо поставить на место. Слишком уж он был совершенным. Не может такого быть, чтобы в его безупречности не было хоть какого-нибудь изъяна, и ее задача — найти этот изъян.

Улыбаясь, она вошла в гостиную, взяла его за руки и усадила подле себя на диван.

— Десмонд, дорогой! Бриджит рассказала мне престранную историю о каких-то песнях, которые якобы передавали по радио в тот день, когда я была в отъезде. Ну давайте признавайтесь, вы что, действительно развлекали себя детскими песенками?

— Рояль был открыт, и я не смог удержаться. Надеюсь, мадам, я не позволил себе слишком большую вольность?

— Господи помилуй! Конечно же нет. Но так как у нас еще есть немного времени, пока подадут чай — там у них, в задней половине, настоящий праздник, — то не могли бы вы что-нибудь исполнить и для меня?

— Мадам, я до сих пор не осмеливался… — Десмонд удивленно посмотрел на нее. — Ведь вы сами не поете…

— Тсс! В один прекрасный день вы все узнаете, и возможно очень скоро… Обожаю хорошее пение и желаю, чтобы вы меня немного развлекли.

— Но что мне исполнить? Гимн, старинную ирландскую песню, арию из оперы? — замялся Десмонд, поймав испытующий взгляд мадам. — Когда я был в Италии, то мне повезло услышать многие лучшие оперы… в Риме, но в основном в Ла Скала в Милане.

— Вы что, совершили пешком паломничество в Милан? — натянуто улыбнулась мадам.

— Нет, мадам. Мне чрезвычайно повезло быть знакомым с мадам маркизой ди Варезе, которая возила меня в Милан на своем шикарном лимузине «изотта». Вы, возможно, знаете, что это очень немолодая дама. У нее своя ложа в Ла Скала, так как она страстно любит музыку.

— И вас тоже? — презрительно усмехнулась мадам Донован, но, поскольку Десмонд пропустил ее колкость мимо ушей, продолжила: — И какие же оперы вам нравятся?

— Честно говоря, я устал от слезливых вещей, — улыбнулся Десмонд. — От дорогого Доницетти, Бизе и Пуччини. «Богема», например, — полная чепуха. Нет, я люблю великие оперы. Верди и Моцарта. Вот «Дон Жуан» — грандиозная вещь. А еще я люблю испанца Мануэля де Фалью.

— Вы, без сомнения, забыли о Вагнере.

— Вагнер меня и оглушает, и одновременно завораживает. Но у него есть несколько замечательных произведений.

— А вы знаете арию Вальтера из «Мейстерзингеров»?

— Это, возможно, прекраснейшая из когда-либо написанных арий… Да, мадам, я знаю ее… и вполне прилично.

— А не могли бы вы… Не могли бы вы исполнить ее для меня? Хотя она, конечно, невероятно сложная…

— Ради вас, мадам, я могу попробовать…

— Не волнуйтесь, если у вас вдруг не получится, — смягчилась мадам Донован. — Мы тогда подберем для вас что-нибудь попроще.

— Благодарю вас, мадам, — коротко отозвался Десмонд, до которого только сейчас дошло, что она специально выбрала такую сложную арию, чтобы поставить его в неловкое положение.

И, словно подтвердив его подозрения, мадам сказала:

— Не возражаете, если я приглашу слуг с друзьями посидеть у дверей в коридоре. Они просто умирают, как хотят вас послушать.

Десмонд с трудом подавил улыбку, ведь мадам Донован не знала, что с этой арией он победил на конкурсе, а потом исполнял ее в салоне маркизы для аудитории не менее трехсот человек, представлявших собой сливки римского общества.

— Мадам, присутствие зрителей, конечно, будет несколько нервировать меня. Но если вы настаиваете, можете их позвать.

Позвав слуг, мадам Донован рассадила их в коридоре возле полуоткрытой двери, а затем уселась сама, точь-в-точь как кошка перед миской со сметаной.

— Мадам, вы простите меня, если я вас разочарую?

— Конечно, мой дорогой Десмонд. А теперь начинайте. Мы с нетерпением ждем.

Десмонд выдержал паузу, быстро сыграл интродукцию, а потом, откинув голову, начал петь по-немецки.

Он твердо решил выложиться до конца и уже после первых нот понял, что находится на пике формы и никогда еще не пел лучше.

Десмонд действительно выступал перед благодарными слушателями, и когда он закончил, то в коридоре на минуту воцарилась мертвая тишина, а затем раздались бурные аплодисменты.

Он остался сидеть за роялем и, после того как аплодисменты стихли, произнес:

— Но сегодня, в день Светлого Христова Воскресения, я не могу не спеть гимн во славу нашего Спасителя. — И без всякого перехода он запел свой любимый гимн — сладкозвучный «Panus Angelicus».

Когда стихли последние звуки гимна, потрясенные слушатели встретили его почтительным молчанием. Десмонд бросил взгляд в сторону дивана. Мадам Донован сидела вся в слезах. Посмотрев на Десмонда невидящими глазами, она знаком велела ему прикрыть дверь и присесть рядом с ней. Когда он исполнил ее просьбу, она взяла его голову в свои руки и прижала к своей теплой, мокрой от слез щеке.

— Десмонд, — прошептала она, — я потрясена. Вы меня покорили. Ваша красота, ваше обаяние, ваши безупречные манеры, ваша незапятнанная чистота, а теперь еще и ваш чудесный голос. Что же мне делать?! Я хотела бы, чтобы вы стали моим духовником, но это может обидеть нашего добрейшего каноника. Я хотела бы, чтобы вы стали моим сыном…